“Жаль, что так вышло, — осторожно ответил Норкросс, — и что же вы хотели бы в себе изменить?”
“Послушайте, — вдруг сказал Безумный Макс, — я знаю, что я злобный самовлюбленный эгоист. Я знаю, что обижаю людей, и они меня сторонятся. Но, поверьте, я хочу измениться”.
“Могу я полюбопытствовать, почему вы решили позвонить именно мне?” — оторопев от удивления, спросил клиента наш собеседник. В глубине души Джон хотел сформулировать свой вопрос иначе и поинтересоваться у Макса, зачем он звонит ему после настолько ужасной первой сессии, но к тому моменту у Норкросса было достаточно времени, чтобы провести работу над ошибками. Хорошо все обдумав, Джон поклялся себе, что, если бы ему представилось возможность снова пообщаться с Безумным Максом, он вел бы себя исключительно спокойно и профессионально. И внезапно судьба дала ему шанс проверить свою решимость на деле.
“Все остальные психотерапевты либо начинали на меня кричать, либо кивали и безразлично повторяли «угу». Вы хотя бы были со мной честны, и это вызывает уважение. Знаю, вам со мной пришлось нелегко”, — ответил мужчина. Оказалось, что за эти два года Безумный Макс успел переехать в другой город и звонил Джону, чтобы тот порекомендовал ему толкового специалиста в округе. Норкросс настолько удивился, что следующие несколько минут не мог выдавить из себя ни единого слова и судорожно перебирал в голове имена знакомых терапевтов, к которым теоретически можно было бы направить этого парня. Мы не сдержались и ехидно заметили, что Джону следовало бы воспользоваться возможностью и выбрать коллегу, который чем-то ему особенно насолил. “Точно, — рассмеялся Норкросс, — или кого-то, кто задолжал мне большую услугу”.
РЕЗУЛЬТАТ ТЕРАПИИ ОПРЕДЕЛЯЕТ КЛИЕНТ
Неожиданный звонок послужил Джону некоторым утешением, ведь, к его немалому удивлению, выяснилось, что сессия, которую он считал едва ли не худшей в своей карьере, стала для клиента полезным опытом. Пожалуй, это был один из главных парадоксов, связанных с темой нашей книги: иногда клиент и специалист имеют совершенно разные представления о том, что можно считать терапевтическим успехом, а что — катастрофой. Более того, иногда терапия, которая, на первый взгляд, производит впечатление настоящего провала, в долгосрочной перспективе оборачивается вполне положительным результатом.
История Безумного Макса была иллюстрацией подобного парадокса: Джон Норкросс упрекал себя за ужасно проделанную работу, однако со временем выяснилось, что на его непростого клиента та единственная сессия оказала благотворный эффект. Впрочем, мы прекрасно знали, что этот парадокс работает в обе стороны, и попросили Джона привести пример противоположной ситуации, когда он был уверен, что справился со своей задачей, а клиент оценил результат его трудов, мягко говоря, как посредственный.
“У меня обычно не бывает таких случаев, преимущественно по той причине, что я всегда определяю успешность сессии на основании впечатлений клиента. Большая часть моей работы, по сути, сводится к тому, чтобы регулярно отслеживать реакции человека на то, что происходит в моем кабинете. Конечно, иногда случается так, что под конец сессии мне кажется, что я отработал на пять с плюсом — внимательно выслушал клиента, умело подобрал подходящую методику, подтолкнул своего подопечного к какому-то важному осознанию, — а потом, когда я спрашиваю человека, как все прошло и что мне стоит учесть на будущее, выясняется, что он оценивает мою работу не так позитивно, как я надеялся. В подобных ситуациях я никогда не настаиваю на своем и мгновенно пересматриваю собственное восприятие результативности данной конкретной сессии”, — задумчиво пояснил Норкросс.
Далее в свойственной ему манере Джон привел в подтверждение своей точки зрения результаты нескольких эмпирических исследований, в которых показано, что психотерапевты далеко не всегда способны объективно судить о результате проделанной работы и впечатлениях клиента. По мнению Джона Норкросса, главным критерием качества терапии является мнение человека, сидящего в кресле напротив, и именно поэтому специалисту нужно внимательно следить за его поведением и реакциями. Джон признался, что сложнее всего это дается ему на ранних этапах работы, когда терапевтический альянс еще не полностью сформирован и многие люди не склонны проговаривать свои негативные впечатления. “Когда же терапевтические отношения достигают определенной степени доверия, большинство клиентов начинают откровеннее говорить о своих реакциях на мои слова и поступки, охотно подсказывая мне дальнейшее направление работы”, — заверил Норкросс.
Вспоминая о том, до чего нам неприятно выслушивать критику со стороны клиентов или студентов, которым что-то не понравилось в нашей работе, мы решили поинтересоваться у Норкросса, как он умудрятся настолько конструктивно воспринимать негативную обратную связь.
“Не буду скрывать, поначалу это была своего рода нарциссическая травма, — признался Джон, — однако с годами я сполна познал все преимущества гибкого подхода, когда специалист умеет подстраиваться и позволяет клиенту беспрепятственно перекраивать и подгонять процесс терапии под свои нужды. Я вполне способен потерпеть временный дискомфорт и угомонить свое уязвленное самолюбие ради того, чтобы добиться желаемого результата в долгосрочной перспективе”. Подобная точка зрения показалась нам до того любопытной, что мы попросили нашего собеседника больше рассказать об этом.
“Ближе к концу практически каждой сессии я подвожу условные итоги всего, что происходило у меня в кабинете в течение последнего часа, сверяюсь с клиентом по поводу промежуточных целей и задач, которые нам предстоит достигнуть, спрашиваю его о впечатлениях от нашей сегодняшней встречи. Я специально задаю вопросы, предполагающие открытый ответ, чтобы человек не просто сказал «да» или «нет», а поделился своими внутренними переживаниями по поводу содержания сессии и моих действий. Клиенты по-разному отвечают на эти вопросы. Кто-то признается, что удивлен неожиданными поворотами, которые приняла наша беседа, кто-то высказывает разочарование, кто-то затрудняется дать обратную связь и говорит, что сегодня не было ничего особенного. Дальше я анализирую такие комментарии и стараюсь развить тему, спрашивая у человека, в каком направлении нам, по его мнению, следует двигаться.
Я нахожу и содержание, и процесс подобной промежуточной «сверки часов» исключительно ценными, поскольку таким образом могу получить важную информацию о том, как лучше планировать терапию и максимально адаптировать следующую сессию под индивидуальные потребности клиента”, — охотно пояснил Норкросс.
Как оказалось, Джон применяет полученные сведения не только для того, чтобы корректировать общее направление терапии, но и для того, чтобы выбирать оптимальное время следующей сессии. В этом заключается еще одна особенность фирменного стиля Джона Норкросса: со многими своими клиентами он предпочитает встречаться реже одного раза в неделю. В качестве аргументации подобного подхода Джон приводит данные нескольких научных исследований, а также собственный многолетний опыт, согласно которому еженедельные сессии уместны исключительно в кризисных ситуациях, а в остальном большинству людей вполне достаточно видеться с психотерапевтом один раз в две, а то и в три недели. Так что, вместо того чтобы на прощание говорить клиенту дежурную фразу: “До встречи через неделю”, — Норкросс всегда спрашивает: “На какой день вы хотели бы назначить следующую сессию?”
МОРАЛЬ СЕЙ БАСНИ
Напоследок мы решили расспросить нашего собеседника о том, какие уроки, по его мнению, наши коллеги могут извлечь из его истории терапевтической катастрофы? Каким образом другие терапевты могли бы поучиться на его ошибках и применить его непростой, но, несомненно, ценный опыт к своей практике?
“Я бы ответил на этот вопрос двояко. С одной стороны, те выводы, которые я сделал, однозначно пригодились бы многим моим коллегам. Я допустил оплошность, проделал работу над ошибками, и теперь другие могли бы воспользоваться моим опытом, чтобы не наступать на те же грабли. Размышляя об истории Безумного Макса и о том, как я своими неосторожными словами и действиями усугубил конфликт, я заново получил несколько фундаментальных уроков. Первое и самое главное: нам всем следует установить и поддерживать четкие границы в плане рабочей нагрузки и того, за какие случаи мы беремся, а за какие — нет. Мне было крайне неприятно осознавать, что пресловутая забота о себе, которой я посвятил столько научных исследований, так никогда и не вошла в число моих личностных качеств. Оказалось, что я своего рода сапожник без сапог, и мне до сих пор немного стыдно за это. Когда люди читают мои статьи на тему заботы о себе и восхищаются тем, до какой степени мне удалось овладеть этим навыком, я всегда спешу их разочаровать и смиренно признаю, что в моем случае это классический пример психологической компенсации: я так много пишу об этом важнейшем качестве в надежде на то, что когда-нибудь словосочетание забота о себе войдет и в мой лексикон.