В ответ на просьбу привести пример, Лен охотно принялся описывать ситуацию работы с нестабильным клиентом, страдающим пограничным расстройством личности или расстройством идентичности. По мнению нашего собеседника, когда речь идет о лицах с подобными диагнозами, регрессивные методы им не просто не рекомендованы, а категорически противопоказаны, поскольку терапия практически наверняка принесет им больше вреда, чем пользы. Голос Сперри дрожал от праведного гнева, когда он, чеканя каждый слог, произносил главную заповедь всех врачевателей и целителей, взявшихся лечить телесные и душевные недуги: в первую очередь — не навреди. Лен Сперри был не из тех, кто готов мириться с терапевтами, применяющими в работе клинически не обоснованные или научно не подтвержденные методы.
“Предположим, передо мной сидит человек с явной психологической травмой, а я предлагаю ему исследовательскую, регрессивную терапию с примитивной динамикой. Что из этого выйдет? У клиента начнется декомпенсация. Позвольте напомнить, что люди, о которых я сейчас говорю, и без того отличаются слабыми защитными механизмами и границами. Если что-то пойдет не так, клиенту будет причинен серьезный вред, от которого он нескоро оправится”.
Впрочем, немного подумав, Лен все же добавил, что такая категоричность оправдана только в случае отдельной категории лиц, в то время как в работе с другими клиентами с относительно целостным эго и развитыми защитными механизмами столь нелюбимые им регрессивные методы могут оказаться безопасными и даже полезными. Как бы то ни было, главный постулат нашего собеседника был предельно понятен: за каждой терапевтической катастрофой всегда скрывается превратное суждение специалиста.
ОТ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО К ЛИЧНОМУ
Поймав себя на том, что беседа успела принять характер абстрактных и отстраненных интеллектуальных размышлений, мы решили напомнить Лену о главном предмете нашего интервью и постепенно перейти от профессионального измерения к личному. Когда мы попросили Сперри рассказать о худших ошибках и просчетах в собственной терапевтической практике, ему вспомнились сразу две разные истории: один случай произошел во время работы с группой, а вторая катастрофа постигла его, когда он пытался помочь одной семье. Это было закономерно: если бы Лена Сперри попросили назвать два самых нелюбимых вида работы, которые всегда давались ему с наибольшим трудом, это однозначно были бы групповая и семейная терапия.
Лен Сперри начал свой рассказ. Дело было в самом начале его карьеры, когда он проходил интернатуру в стационаре психиатрической больницы. Ему поручили вести групповую психотерапию для нескольких пациентов, которые регулярно собирались вместе пять дней в неделю. “В тот день главврача нашего стационарного отделения не было на месте, и мы были фактически предоставлены сами себе. Обычно мы вели эти группы вместе с коллегой, в обязанности которой входило помогать мне и иногда выступать в качестве второго терапевта. В тот раз она тоже была со мной, мы делали все, как всегда, но группа с самого начала не задалась. Один из пациентов — мужчина с пограничным расстройством личности — почему-то сильно разнервничался. Стоит отдать этому парню должное: в считанные минуты ему удалось взбудоражить всю группу и сорвать все психотерапевтические процессы, которые только существуют”, — Лен усмехнулся, вспоминая, что последовало дальше, а нам, слушавшим его историю, было не до смеха.
“Меня угораздило отпустить этому молодому человеку некое назидательное замечание, которое, должно быть, напомнило ему о фигуре отца. Он и без того пребывал в достаточно нестабильном состоянии и, судя по всему, испытывал по отношению ко мне психотический перенос, а мои неосторожные слова окончательно довели его до белого каления. Пациент вскочил с места и стал мне угрожать”, — продолжал свой рассказ Сперри.
Здесь он сделал небольшое отступление, чтобы объяснить, каким образом специалисты обычно распределяют между собой обязанности, когда проводят групповые сессии вдвоем. Роль второго терапевта, как правило, сводится к подстраховке на случай чрезвычайных происшествий: если у клиента возникает конфликт с одним из ведущих группы, его партнер должен немедленно вмешаться, нейтрализовать перенос, погасить агрессию и вернуть все на круги своя. Именно поэтому в юности Лен так любил работать с группами: одновременное присутствие нескольких терапевтов не позволяет процессу увязнуть в чьих-то переносах, и если что-то пойдет не так, можно всегда положиться на напарника, который выступит в качестве посредника и разрядит обстановку.
“В нашей же ситуации моя коллега, похоже, действовала автоматически. Она просто сидела, ошеломленно хлопая глазами, и палец о палец не ударила. Чего уж там, я сам был буквально в ступоре. Я не мог ничего поделать. Не мог нормально думать. Не знал, что говорить. Этот парень еще долго выплескивал на меня свой гнев, и пока он не успокоился, я чувствовал себя абсолютно беспомощным”.
Возвращаясь к ранее озвученным критериям терапевтической катастрофы, Лен отметил, что его история однозначно соответствует этому определению. С одной стороны, опыт подобной конфронтации не пошел на пользу клиенту, заставил его нервничать и едва ли имел для него сколько-нибудь благотворный терапевтический эффект. С другой стороны, в результате этого столкновения оба специалиста чуть не получили психологическую травму. “Меня не покидало неприятное чувство того, что в этой ситуации я проявил себя совершенно некомпетентным. Я подвел клиента, не сделал ровным счетом ничего полезного, чтобы сгладить конфликт”, — с горечью в голосе продолжал Лен Сперри.
К тому же Лен был зол на свою коллегу и разочарован тем, что в нужный момент она не отреагировала и не сгладила ситуацию. В конце концов, он был всего лишь интерном, и к нему специально приставили напарницу, чтобы она присматривала за ним и при необходимости приходила на выручку.
“Из-за наших ошибок и этот конкретный человек, и другие члены группы оказались втянуты в нелицеприятную, уродливую сцену, до боли напоминающую привычный хаос их повседневной жизни. Эти люди и так повидали достаточно небезопасных ситуаций, а наша задача как специалистов заключалась в том, чтобы защитить их от дальнейшего эмоционального насилия. Мы не справились и тем самым подставили их под удар”, — сокрушался Лен.
Нашего собеседника до сих пор не покидали воспоминания о жгучем чувстве беспомощности, которое ему довелось испытать в тот день. Лен не мог взять в толк, почему так испугался. До этой групповой сессии Сперри считал себя находчивым специалистом, способным проявлять чудеса профессиональной смекалки в самых критических ситуациях, однако этот случай вдребезги разбил его иллюзии и вынудил смириться с тем, что он далеко не всемогущ. Впрочем, оглядываясь назад, Лен отчасти благодарен судьбе за этот неприятный и в то же время ценный опыт, ставший одним из поворотных моментов в его карьере и во многом определивший дальнейшее становление Лена Сперри как специалиста.
“Я и до этого часто работал с людьми, страдающими пограничным и нарциссическим расстройством личности, но эта ситуация еще больше обострила мой интерес к этой теме. Возможно, это была моя адаптивная реакция на чувство беспомощности”, — признался наш собеседник.
Таким образом, Лену Сперри удалось вынести из этого досадного эпизода, омрачившего собой начало его карьеры, важный урок, который впоследствии во многом ему пригодился. Вместо того чтобы в дальнейшем избегать подобных тяжелых случаев, Сперри преисполнился решимости разобраться в причинах произошедшего и превратил работу с психотическим переносом в свою специализацию. Впоследствии умение обращать неудачи себе на пользу и выходить из неприятных обстоятельств с ценным опытом стало отличительной чертой нашего собеседника. Каждая терапевтическая катастрофа становилась для Сперри очередным стимулом удвоить свои усилия и никогда больше не наступать на те же грабли.