В конце концов мы не выдержали и попросили Миллера объяснить свою идею проще. Немного подумав, наш собеседник достаточно кратко и лаконично пояснил, что многие терапевты ошибочно судят об эффективности проделанной работы, опираясь исключительно на прогресс, продемонстрированный клиентом, в то время как на самом деле состояние человека улучшилось само собой, без привязки к их действиям и вмешательствам. Это и называется “неуспех”. Ладно, засчитывается. С первой категорией неудачной психотерапии по классификации Скотта Миллера мы разобрались. Что же представляет собой вторая категория?
“Все просто. Когда состояние клиента достоверно ухудшается во время нашей работы, я расцениваю подобные ситуации как истинные неудачи. Иными словами, если величина отрицательной динамики в контексте наших терапевтических отношений превышает статистическую погрешность, значит, я сделал что-то неправильно, где-то недоработал, и клиент пострадал непосредственно по моей вине”, — с готовностью ответил наш собеседник.
ПОСТТРАВМАТИЧЕСКИЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Категория “истинных” неудач, которая куда лучше подходила под наше определение терапевтической катастрофы, чем безобидные “неуспехи”, показалась нам гораздо более интересной. Мы решили копнуть глубже и попросить Миллера показать нам конкретный пример такого по-настоящему серьезного промаха из его практики. Перед этим нам захотелось больше узнать о том, чем руководствовался Скотт, выбирая, какую историю рассказать для нашего проекта, и что при этом происходило у него в голове.
“Думаю, несложно догадаться, что случай, о котором я сейчас расскажу, относится ко второму типу. Для начала позвольте мне сделать небольшое лирическое отступление. Пожалуй, у каждого психотерапевта бывают такие ситуации: человек входит в кабинет, и что-то такое в нем — до боли знакомый аромат духов или странное выражение лица — вдруг пробуждает внутри целый вихрь старых воспоминаний. В голове всплывает образ рокового клиента, которого ты уже никогда не забудешь, клиента, который иногда мерещится тебе в толпе случайных прохожих или снится по ночам, укоризненно спрашивая: «Почему ты мне не помог? Почему из-за тебя мне стало только хуже?»” Под впечатлением от такого поэтического вступления мы, едва сдерживая нетерпение, попросили нашего собеседника подробнее рассказать о своих посттравматических воспоминаниях. Что это за клиент, который до сих пор преследует Скотта Миллера в ночных кошмарах?
“Этой женщине было немного за тридцать. Она то ли прочла мою книгу, то ли увидела где-то одну из моих статей, то ли посмотрела демонстрационное видео с моим участием и решила записаться на прием. Случай был не из легких. Какое-то время клиентка с переменным успехом боролась с зависимостью от нескольких разных наркотиков, однако и это было не самое страшное в ее истории. Как оказалось, до меня она ходила к другому терапевту. Не знаю, как так вышло, но вся ее терапия закончилась на том, что она оказалась с этим, с позволения сказать, специалистом в постели. Конечно же, такое предательство просто не могло не добавить еще один слой к психологической травме девушки”, — начал свой рассказ Скотт.
Для начала Миллер договорился с новой клиенткой о еженедельных сессиях, однако по мере того, как в работе стало всплывать все больше травматического материала, они перешли на более частый график встреч. Выяснилось, что предыдущий терапевт был не единственным мужчиной, который воспользовался уязвимым положением девушки. На каком-то этапе клиентка призналась Скотту, что в детстве ее домогался собственный отец, а мать была запойной алкоголичкой, от которой девушка натерпелась немало эмоционального насилия.
Миллер пытался применять в работе с ней свою стандартную систему вмешательств, базирующихся на сильных сторонах личности. Мы попросили нашего собеседника ненадолго отвлечься от повествования и объяснить нашим читателям, незнакомым с его уникальным методом, в чем он заключается.
“Я внимательно присматриваюсь ко всему, что человек приносит с собой ко мне в кабинет. Изучаю его прошлое, культурные особенности, манеру речи, способности и таланты, круг общения, философские представления о том, каким образом в жизни у людей происходят изменения, а потом задействую сильные стороны клиента для того, чтобы помочь ему добиться желаемого результата. Я не выискиваю в людях недостатки, которые нужно исправить, а ищу положительные качества, за которые можно ухватиться. Фактически клиент самостоятельно руководит процессом психотерапии, а я беру на себя роль зрителя — болельщика на трибуне, который в нужный момент восторженно аплодирует его успехам и достижениям”, — пустился в теоретический экскурс Скотт Миллер.
“Чем дольше мы работали с этой клиенткой, тем сложнее и запутаннее становилось ее история, едва ли не на каждой сессии всплывали очередные подробности. При этом ее основные проблемы, с которыми она изначально обратилась ко мне за помощью, никуда не девались. Время шло, а девушка все так же жаловалась на постоянное чувство опустошенности, подавленности и грусти, проблемы в межличностных отношения, склонность к рискованным сексуальным связям и иным формы саморазрушительного поведения, в том числе прием наркотиков. Фактически мы топтались на месте. Насколько я понял с ее слов, клиентка считала, что добиться изменений можно, только добравшись до корня проблемы и устранив ее первопричину. Следуя своему методу, я подчинился ее желанию и принялся копаться в глубинных мотивах, истоках и подоплеках. Только все это было безрезультатно. Девушке легче не становилось”, — продолжал Миллер.
Нас до глубины души поразила эклектическая природа профессионального мировоззрения Скотта. Наш собеседник изъяснялся запутанным и сложным научным языком, активно оперировал эмпирическими исследовательскими категориями, тяготел к прикладным моделям, ориентированным на решение проблемы, заимствовал идеи из нарративной терапии и других конструктивистских течений, но в то же время говорил о “глубинных мотивах, истоках и подоплеках”, как заправский психоаналитик. Мы решили поинтересоваться у Миллера, о чем он думал, когда заметил, что, невзирая на его усилия и старания, состояние клиентки продолжает неумолимо ухудшаться.
“Я осознал, что мои старые идеи здесь не работают. В случае этой девушки мой предыдущий опыт и привычный образ мышления были совершенно бесполезны. Мне виделся единственный выход из ситуации: полностью передать бразды правления клиентке и во всем следовать за ней. Да, пожалуй, это была моя первая мысль”, — ответил Скотт. Эти слова наглядно иллюстрировали сразу две главные отличительные черты профессионального стиля Миллера. С одной стороны, наш собеседник всегда проявлял поразительную участливость и деликатность, позволяя клиенту самостоятельно направлять процесс психотерапии в нужное русло. С другой стороны, оказавшись в тупике, он не боялся применять в работе метод “стратегического перебора”: попробовать один подход, удостовериться в том, что он не работает, вычеркнуть его из списка и пробовать следующий.
“ПОМОЩЬ ЗАЛА”
Осознав и приняв тот факт, что его методы не работают, Миллер, недолго думая, обратился за помощью к своим коллегам. На всякий случай Скотт решил обсудить этот непростой случай сразу с двумя разными супервизорами.
“Первого коллегу я выбрал не случайно. В основном он работал в психодинамическом направлении, а у меня сложилось стойкое впечатление, что клиентку саму ощутимо клонило в психоанализ. Памятуя ее слова о поисках корня проблемы, я точно знал, что мне стоит проконсультироваться с этим человеком, поскольку его теория строилась на том, чтобы докопаться до сути вещей, выяснить, что именно произошло, устранить первопричину ситуации и восстановить адекватное ощущение личных границ. Второй супервизор, к которому я обратился, больше ориентировался на стратегическую семейную терапию. Как вы уже догадались, их точки зрения, мягко говоря, не совпадали. Психоаналитик быстро заключил, что клиентка проявляет классические признаки пограничного расстройства личности, а значит, мне в первую очередь необходимо установить в наших отношениях подобающие границы, а затем постепенно разбираться с ее симптомами через мягкую конфронтацию. Семейный терапевт посоветовал мне придерживаться изначально выбранного курса, продолжать делать акцент на ее ресурсах и сильных сторонах личности, а также, возможно, поработать с нарративами и попытаться скорректировать ее восприятие первоначальной травмы. Дальше мне порекомендовали вытащить ее негативные эмоции наружу и поговорить с клиенткой о том, каким образом можно «дать отпор» травме вместо того, чтобы «идти у нее на поводу» и с головой погружаться в травматические воспоминания”.