Ну вот, я снова поймал себя на том, что делаю то же самое: обвиняю Фрэнсис в том, что она оказалась не расположенной к сотрудничеству невыносимой клиенткой, вместо того чтобы признать, что в этой ситуации я поступил как никудышный психотерапевт. В свое оправдание могу сказать, что даже по собственным требовательным меркам я считаю себя неплохим специалистом. В большинстве случаев мне действительно удается реально помогать людям, причем, как правило, это занимает не так уж много времени. Как бы то ни было, настало время признаться: эта встреча с Фрэнсис уверенно претендует на титул худшей сессии за всю историю моей карьеры, хотя на мою профессиональную долю и до этого выпало несколько неприятных “приключений”.
А давайте-ка мы их припомним. Как-то раз я настолько разозлился на одну девушку, которая упорно отказывалась уйти от своего парня-абьюзера, что с досады под влиянием момента отказался с ней работать и попросил ее больше не приходить ко мне, потому что я больше ничем не могу ей помочь. Она посмотрела на меня глазами, полными отчаяния, и ушла, не проронив ни слова. Когда я позже звонил ей, чтобы извиниться, она отказалась со мной разговаривать. Надеюсь, она нашла себе другого специалиста, который смог помочь ей лучше, чем я.
Еще у меня была клиентка, которая на первой же встрече попыталась перехватить контроль над ситуацией и устроила мне импровизированное собеседование, ставя под сомнение мою профессиональную квалификацию. Вместо того чтобы подыграть ей и просто посмотреть, что будет, я решил огрызаться. Пожалуй, в тот момент я сам даже не осознавал, насколько некомфортно и небезопасно я чувствовал себя в этой ситуации. В первые же пятнадцать минут я махнул на все рукой, сказал ей, что мы вряд ли сработаемся, и порекомендовал поискать себе другого, “более квалифицированного” психотерапевта. Да-да, иногда я тоже могу взбрыкнуть.
Когда я попросил ее покинуть мой кабинет, она наотрез отказалась это делать и внезапно заявила, что я, оказывается, единственный терапевт во вселенной, способный помочь ей в ее вопросе (если бы во время супервизии кто-то из моих подопечных описал мне подобный случай, я бы заверил его, что это был блестящий пример мастерски исполненной парадоксальной директивы). Дальше мне потребовалось еще около часа на то, чтобы наконец вытолкать ее из кабинета. Она разозлилась настолько, что провела следующие три дня, оставляя мне гневные сообщения на автоответчике, пока в бедном аппарате не закончилась пленка. Затем она начала заказывать для меня подарки из телемагазина с таинственными записками: “Этот небольшой презент поможет вам справиться с вашими проблемами личного характера”. Мне было любопытно, что же было внутри, но я ни разу так и не нашел в себе смелости открыть коробку. В конце концов, там запросто могла быть взрывчатка.
Я слишком отвлекся, пора заканчивать с ностальгическими воспоминаниями и возвращаться к истории с Фрэнсис. Пожалуй, самой отвратительной деталью, которая заставила меня навсегда запомнить именно эту сессию как самую провальную в своей карьере, было то, что мне даже не нужно было ничего делать, чтобы помочь ей: просто слушать ее жалобы, проявить немного эмпатии и уважения, дать ей почувствовать искренний интерес и внимание к своей персоне.
Поскольку Фрэнсис и близко не соответствовала моему определению хорошего клиента — т. е. в ней не было ничего интересного, занимательного, у нее даже не было сколько-нибудь реальных проблем, — я никак не мог избавиться от мысли о том, что она не заслуживает всего моего внимания. Обычно я не так уж и требователен к своим клиентам, но мне хотелось бы, чтобы в результате нашей работы они меняли свое поведение и отношение к жизни, причем в идеале делали это быстро и были мне за это благодарны (в пределах разумного). Однако Фрэнсис была исключительной занудой и без умолку болтала о пустяках. Едва переступив порог кабинета, она начинала свою бессодержательную болтовню. Когда я пытался прервать ее и вклиниться в разговор с какой-нибудь гениальной интерпретацией, она попросту меня игнорировала. Такое поведение обижало меня чисто по-человечески и задевало мое чувство профессиональной компетентности. Вот я и взбрыкнул.
Эта роковая сессия не задалась с самого начала. Уже какое-то время Фрэнсис причитала о том, что ее дочь не состоялась как мать, потому что растит ребенка не так, как Фрэнсис считает нужным. Должен признаться, в этот раз я испытывал не только непередаваемое чувство скуки, но еще и изрядную долю злости. Глядя на нее, я все представлял, как мой отец распекает меня за то, что я неправильно воспитываю сына.
В общем, в силу целого ряда причин, я решил, что с меня хватит. Последние несколько минут я даже не слушал, что она говорила, и наслаждался грезами о том, куда я в следующий раз поеду в отпуск. Она все равно не давала мне вставить ни единого слова, так почему бы не абстрагироваться и не позволить своим мыслям витать где-нибудь. В какой-то момент я даже представил, как выскальзываю из кабинета и возвращаюсь за пару минут до конца сессии. “Бьюсь об заклад, она бы даже не заметила, что меня нет”, — ворчал я про себя.
В конце концов, мне это надоело. Я понял, что пора что-то делать. Это же просто нелепо — брать с нее деньги за то, чтобы самому молчать. Разе она не знает, насколько я умный и проницательный специалист? Разве не понимает, как сильно я мог бы помочь ей, если бы она позволила мне вставить хоть несколько реплик?
“Фрэнсис”, — перебил ее я. Я молчал так долго, что с непривычки мой голос звучал хрипло и резко, “…ей поставили пятерку в школе, а ее мать даже не обратила на это внимания”, — продолжала она. “Фрэнсис!” — я окликнул ее снова, на этот раз достаточно громко для того, чтобы она подпрыгнула в кресле. Она подняла на меня глаза, полные обиды, и я испытал ужасное чувство вины, но не за то, что столь бесцеремонно прервал ее, а за то, что все это время даром выслушивал ее нытье и ничего не делал для того, чтобы действительно ей помочь.
“Послушайте, — сказал я уже более спокойным тоном. — Мне нужно вам кое-что сказать. Можете минутку меня выслушать?”
Она скрестила руки на груди и выжидательно замолчала, всем своим видом демонстрируя явное раздражение. Я заметил, как она то и дело поглядывает на часы, словно напоминая мне о том, что, о чем бы я ни хотел ей сообщить, мне лучше поторопиться, потому что ей нужно успеть закончить свой рассказ. Я отчаянно ждал этой возможности с самого начала знакомства, но теперь, когда она наконец-то мне представилась, я почему-то засомневался. У меня вдруг закралась крамольная мысль, а не вернуться ли мне к привычной роли молчаливого слушателя. “Послушайте, — я все же преодолел себя и начал фразу сначала, — вы так много всего хотите мне рассказать. Вы всегда так много говорите. Но тут такое дело…”, — я сделал секундную паузу, чтобы собраться с духом. “Дело в том, что… хм… что…, — пробормотал я, а потом резко выпалил: — Дело в том, что временами мне очень тяжело вас слушать”.
Я вгляделся в лицо Фрэнсис, пытаясь понять, как она восприняла мои слова. Настало время высказать ей все в открытую, объяснить ей, что с ней очень тяжело общаться, потому что она слишком зациклена на себе, слишком много ворчит, постоянно говорит без остановки, никогда не слушает собеседника. Я был почти наверняка уверен, что именно в этом кроется корень всех ее бед в отношениях с окружающими, включая ее мужа, дочь и несколько партнеров по игре в бридж. Я ждал. Никакой реакции не последовало.
Я повторил все то же самое еще раз, только более развернуто. Откровенно признался, насколько меня отталкивает подобная манера поведения и как она мешает мне сблизиться с ней и выстроить доверительные отношения. Я попытался интерпретировать это как проявление страха близости. Я указал ей на нехватку коммуникативных навыков. Упрекнул ее в том, что она изо всех сил сопротивляется и не позволяет мне копнуть глубже, чтобы понять истинные первопричины проблемы. Я даже предположил, что сейчас она наверняка злится на меня, и это вполне нормально. Каким-то чудом мне удалось уложиться всего в пять минут, и краем глаза я наблюдал, как она нетерпеливо постукивает по полу ногой.