“Кроме того, у меня нередко возникают проблемы в брачной терапии, когда по итогам определенного процесса изменений люди все равно не могут прийти к логическому завершению. Знаете, бывают ситуации, когда клиенты прямо говорят: «Да, у нас ничего не складывается. Да, мы каждый день плачем в подушку перед сном. Но мы настолько устали и вымотались, что утратили всякую надежду на лучшее. Пожалуй, мы просто оставим все как есть и продолжим отравлять друг другу жизни». И что прикажете делать с такими людьми?” — недоумевал Стюарт. Такие случаи всегда огорчали нашего собеседника и оставляли глубокое чувство разочарования. Ричарду было грустно от того, что некоторые люди настолько привыкли быть несчастными в браке, что отчаялись и не хотели ничего менять.
ПРИНЦИП ШНУРКА
В то же время Ричард Стюарт вполне реалистично оценивал свои силы и прекрасно умел определять адекватный предел ожиданий, особенно в работе с парами, застрявшими в порочном круге домашнего насилия. По мнению нашего собеседника, одна из главных проблем в семейной терапии как таковой заключается в том, что каждый из партнеров — отдельная самостоятельная личность, по определению заинтересованная в том, чтобы оправдывать и отстаивать собственный стиль поведения. Стоит ли удивляться тому, что супруги редко приходят в кабинет к специалисту заведомо настроенными на компромисс? Напротив, большинство людей обращаются к семейному терапевту в надежде на то, что тот встанет на их сторону и поможет «переделать» партнера. Таким образом, если паре удается добиться заметного прогресса, по итогам каждой отдельно взятой сессии один из супругов практически гарантированно останется недоволен. Дик Стюарт окрестил это занимательное явление принципом шнурка.
“Чтобы изменить поведение партнера, человек в первую очередь должен измениться сам. В идеале это должен быть обоюдный перекрестный процесс, как завязывание шнурков. Беда в том, что каждый раз, когда во время терапии одной из сторон приходится делать усилие и что-то в себе менять, такая сторона практически всегда чувствует себя ущемленной. У меня на этот счет совершенно иное мнение. Я считаю, что тот из партнеров, кто первым начинает работать над собой, всегда выигрывает, так как ценой приложенных усилий он приближает себя на шаг к желаемому. Увы, люди не часто разделяют мою точку зрения и замечают результат терапии, только когда изменения происходят в поведении партнера. Именно из-за этого настолько сложно еженедельно оценивать прогресс в работе с парами. К тому же принцип шнурка подтверждает простое правило: большинство катастроф на поприще семейной терапии происходят, когда специалист чрезмерно идентифицирует себя с жертвой и подсознательно вступает в сговор с одним из супругов с целью «перевоспитать» другого”, — пояснил Ричард.
Наш собеседник признался, что у него бывали ситуации, когда, поддавшись соблазну, он пытался примерить на себя роль спасителя и уровнять силы в отношениях клиентов, принимая сторону жертвы. Закономерным следствием таких действий становилось то, что Стюарту не удавалось выстроить достаточно прочный альянс с более сильным партером, который обижался и забрасывал терапию. В конце концов, невозможно зашнуровать ботинок, продевая шнурок только с одной стороны, не так ли?
КОНТРПЕРЕНОС И ПОБЕГ ИЗ ДОМА
“Может быть, приведете пример конкретной ситуации, когда у вас произошло нечто подобное? Расскажите о случае, когда вы чрезмерно идентифицировали себя с жертвой, из-за чего второй партнер перестал быть активным участником процесса”, — попросили мы Ричарда Стюарта.
“Сейчас я работаю с одной женщиной и ее мужем. Она настоящая карьеристка, у нее престижная работа, высокопоставленная должность. Все бы ничего, но стоит ей на что-нибудь разозлиться, как она мгновенно срывается и отыгрывается на супруге. Бедняге серьезно достается. Дошло до того, что она пыталась пырнуть его ножом для чистки овощей”, — начал Стюарт.
“Что вы чувствуете, когда работаете с этой парой?” — поинтересовались мы.
“Я невольно пытаюсь поставить себя на место мужа и ужасно ему сочувствую. У парня есть несколько небольших физических недостатков. Насколько мне известно, ничего такого, что могло бы всерьез ограничивать его возможности, однако сам он переживает по поводу своих изъянов и недооценивает собственные шансы добиться успеха в жизни. Ему кажется, что у него нет другого выбора, и он изо всех сил держится за эту женщину, опасаясь за свое социальное и финансовое положение”, — пояснил Дик.
На каком-то этапе Стюарт поймал себя на том, что при всем желании не испытывает ни капли сочувствия к клиентке. Он никак не разделяет ее переживаний и не понимает ее точку зрения. Как только наш собеседник осознал всю глубину своих негативных эмоций к женщине, он смиренно принял тот факт, что этой паре ему, скорее всего, помочь не удастся.
“У меня в голове разыгрывается внутренний диалог. Я постоянно спрашиваю себя: удается ли мне сохранять равновесие и держать баланс между двумя партнерами? Не вышло ли так, что я снова повелся на эту уловку и возомнил одного из супругов ангелом, а другого — воплощением дьявола? Если я ловлю себя на том, что занял неконструктивную позицию, у меня остается не так много вариантов: или гарантированно провалить терапию, или на ходу скорректировать свое отношение к ситуации. Если не пресечь эту тенденцию на корню, у меня ничего не получится: я невольно начну навязывать клиентам свою точку зрения и не смогу работать с ними так же эффективно, как с другими парами”.
По мнению Ричарда Стюарта, каждый клиент считает свои мысли, чувства и действия вполне оправданными, а значит, чтобы помочь своим подопечным, специалисту необходимо заглянуть в их внутренний мир и подтолкнуть их к желаемым изменениям таким образом, чтобы это казалось им логичным. Если заведомо записать одного из супругов в “негодяи” и дистанцироваться от него в процессе работы, все попытки выстроить эмпатическую связь будут обречены на провал.
Помимо склонности становиться на сторону “жертвы”, в работе с семьями Ричард давно заметил за собой еще одну похожую тенденцию: чрезмерно идентифицировать себя с детьми.
“Почему так получилось?” — полюбопытствовали мы.
“Я сбежал из дома, когда мне было четырнадцать, — признался Дик. — С тех пор я не верю в россказни о том, что оба родителя обязательно должны участвовать в воспитании ребенка”.
Наш собеседник упомянул об этом личном моменте своей биографии настолько непринужденно и бегло, что мы чуть было не пропустили его откровение мимо ушей, позволяя нашей беседе по инерции продолжаться в чисто интеллектуальной плоскости. Впрочем, осознав, в чем именно Ричард Стюарт только что признался, мы спохватились и попросили его поподробнее рассказать о том, что побудило его сбежать из дома в столь юном возрасте.
“Скажем так, мои родители были те еще чудаки. У меня выдалось не лучшее детство: дислексия, ужасные оценки в школе и, вдобавок ко всему, чокнутые предки. Как-то раз на последнем звонке мы с одним другом решили отправиться в свободное плавание и пустились путешествовать по стране автостопом. На перекладных я добрался до штата Айдахо и следующие несколько лет прожил там в дикой глуши на краю света, ухаживая за лошадьми”, — вспоминал Ричард.
Наш собеседник попытался сменить тему и вернуться к предыдущим размышлениям. Мы не унимались и настаивали на том, чтобы Дик рассказал, что было дальше. Как он умудрился с 14 лет расти без родительской опеки, выживая только за счет собственной смекалки и хитрости? Нам стало искренне любопытно, не этот ли неординарный опыт в итоге привел к тому, что Ричард загорелся такой страстью к семейной терапии и посвятил большую часть своей карьеры работе с конфликтными парами?
Его рассказ перекликался с некоторыми деталями из наших ранних биографий.
Ричард Стюарт признался, что, пожалуй, именно эти детские переживания и опыт жизни в неблагополучной семье сделали его настолько бесчувственным к людям, привыкшим упиваться своим страданием. “Некоторые люди не умеют ничего другого, кроме как бесконечно смаковать свою боль. Впрочем, кто знает, может быть, я сужу их слишком строго, или у меня просто завышенные ожидания”, — задумчиво протянул он.