Т. Ахола, Б. Фурман
Терапевтическое консультирование. Беседа, направленная на решение
Предисловие
Вероятно мне не стоило бы этого раскрывать (особенно в наше время, когда слово «политика» стало почти ругательным), однако я полагаю, что практические приемы, пропагандируемые в этой книге, носят характер вызова и выходят за рамки трансформации на уровне индивидуального (семейного) пациента. Таким образом, они представляют собой прогрессивную и мощную социальную политику. На определенном уровне терапия — это всегда политика, и в данном случае — это радикальная политика в лучшем своем проявлении.
У семейной терапии, а если говорить шире, то и у системных краткосрочных терапевтических направлений, были многочисленные и довольно знаменитые предки: кибернетика, теория общих систем, теория поля, психоаналитическая теория объектных отношений и коммуникативная теория, — если перечислять только наиболее признанные источники генома данной дисциплины. Но в этом списке отсутствует второй родитель, который звучит. не так громко или в нашу эпоху самопроизвольно зародившегося индивидуализма просто осторожно отодвинулся от огней рампы. Я говорю о прогрессивном политическом движении пятидесятых и шестидесятых годов. В области душевного здоровья этот всплеск общественно-чувственной активности дал толчок пересмотру многих практических приемов, но прежде всего он способствовал деинституционализационной реформе (или это была революция?), неся как знамена романтическую страстность антипсихиатрии, риторику и практику социальных полномочий и социальной справедливости.
Фактически, с самого момента появления семейная терапия приветствовалась как радикальная альтернатива установленным традиционным практикам мейнстрима — единственной причиной раздора было слово «терапия», которое несло в себе отголоски слишком долгих авторитарных лет. Два наиболее мощных представителя антипсихиатрического движения — Рональд Лэнг и Дэвид Купер — широко экспериментировали с методами безмедикаментозного лечения, отказались от содержания больных в закрытых учреждениях, изучали действие окружающей обстановки на пациентов с тяжелыми расстройствами, и наряду с этим «обдумывали и делали семейную терапию» (даже когда Купер писал «Смерть семьи»). В США Израэль Цверлинг со своей группой нонконформистов (Альберт Шефлен — один из ее творческих идеологов, Крис Билз — один из ее постоянных актеров, Мони Элкхайм — один из ее страстных последователей), — попытались перевернуть вверх дном основные традиции психиатрических учреждений. Они превратили Государственную больницу Бронкса из социально изолированного заведения в семейно-ориентированную, подобную коммуне организацию, сняли покров загадочности с принятой в больнице практики и наделили полномочиями пациентов. Дик Ауэрсвальд и его группа поступили подобным образом в Гуернер-госпитале в Нью-Йорке. На другом фронте Натан Акерман дробил монолит психоанализа еретическими интерперсональными упражнениями, в то время как прочие дерзкие мыслители — Лайман Уинн, Маргарет Сингер, Мюррей Боуэн — бросали вызов психиатрии на ее собственной территории, в Национальном институте психического здоровья. На западном побережье под интеллектуальным предводительством Грегори Бейтсона сильные анти-истеблишментные выступления Джея Хейли и смелые взгляды Дона Д. Джэксона принесли плодотворные идеи всей отрасли. Лэнг, Купер, Шефлен и многие другие радикальные мыслители в конце концов выходили на исследовательскую группу Бейтсона и Институт психических исследований (MRI), обменивались наблюдениями и оставляли, в свою очередь, важные признаки влияния на ведущих сотрудников Бейтсона. В тот же период, но в более тихой тональности эксперимент «Soteria» под руководством Альмы Зито Менн и Лорен Мошер в Калифорнии смело копировал ключевые догматы группы Лэнга.
Для всех их этот новый, свободный от насилия и дидактики, демистифицирующий, коллаборативный, развивающий подход семейной терапии был разумной альтернативой. Последователи нового направления не просто «использовали клинический инструмент», но, фактически, участвовали в разработке практической модели, чуткой по отношению к основным правам человека и к вопросам, вызывающим сильную социальную озабоченность. Затем одновременно произошло три события. Во-первых, семейная терапия, занимавшая достаточно скромное положение среди других психотерапевтических направлений, стремилась к собственному превращению в мейнстрим и поэтому оставила в прошлом (или должна была оставил?) свои рациональные корни. Во-вторых, системный подход постепенно снизил зависимость семейной терапии от моделей и языка, «импортированных» из других областей, поскольку она стала генерировать собственные парадигму и лексикон, а также разрабатывать собственную концептуальную идентичность. В процессе развития она вступила в стадию, когда сама стала центром, в какой-то мере дистанцированным от своих психосоциальных и политических корней (однако следует упомянуть о двух исключениях — это голос феминизма, поддерживающий яркое горение политического пламени, и практикующие специалисты, работающие на интердисциплинарной границе, которые сохранили первопроходческую креативность и пыл). И наконец, в-третьих, на фоне доминирующих идеологий, по крайней мере в США, можно наблюдать тотальный откат вправо (возможно, за некоторыми популистскими исключениями), ставящий под угрозу с таким трудом завоеванные социальные права женщин, детей и меньшинств. Преобладание равнодушных, прагматичных и безучастных подходов в политике, ведущих к свертыванию социальных и здравоохранительных программ, превратило социальную активность в нехорошее слово.
Однако, в сфере системных терапевтических методов начинается откат в противоположном направлении. Это проявляется под разными фасадами, приглушенно в риторике и звучно в революционных практических разработках, верных девизу: «Мысли глобально, действуй локально!» Смысл изменений заключается в драматической перемене микро-отношений «пациент — оказывающий помощь», в кардинальном пересмотре основных положений терапевтического контракта и задач терапии. Эти изменения имеют очень важные преобразующие последствия для способа взаимодействия пациентов (или лиц, обеспечивающих помощь) с их миром в роли ответственных агентов изменения, а нe пассивных или подавленных жертв своей судьбы или зависимых придатков воих терапевтов (или своих учреждений). Это глобальный прорыв, для которого характерно открытое и полное взаимного уважения сотрудничество в терапевтических усилиях; нацеленность на высокопрофессиональные знания со стороны терапевта, что исключает подавление и поощряет инициативу со стороны пациента; акцент на работе с контекстом проблем и трудных ситуаций, что позволяет человеку искать и находить собственные альтернативные варианты решений, — словом все, что великолепно представлено в книге Фурмана и Ахолы «Терапевтическое консультирование. Беседа, направленная на решение».
Какое ясное заглавие! «Беседа, направленная на решение» ориентирует нас на сильную эпистемологическую позицию авторов: «проблемы» (конфликты, симптомы, трудности) — это проблемы языка, т. е. они улавливаются, удерживаются и характеризуются с помощью формулировок, исключающих альтернативные толкования, перекрывают выходы, лишают авторства. Загадка проблемы может быть решена не изнутри ее формулировки, а через заднюю дверь, открывающуюся к новым способам ее описания: к исследованию новых решений. Прозрачно-ясное утверждение, сформулированное первопроходцами из команды MPI и направлявшее первые, решающие шаги краткосрочной терапии о том, что «разрешение составляет проблему», служит напоминанием того, что каким бы ни было решение, принятое консультантами, оно запечатало, удержало, сохранило существующую проблему (иначе они не стали бы консультировать!). Итак, первоначальные, контр-интуитивные решения, генерированные в ходе терапевтического диалога, непременно подразумевают новые, оригинальные контр-интуитивные описания проблемы; описания, которые эффективно раскрывают до тех пор самовоспроизводящуюся, самосохраняющуюся проблемную ситуацию, породившую необходимость в консультировании.