Если вы постоянно помните о слушателе, вы можете глубже постичь суть беседы; но если слушателю недостает осознанности или он впадает в сон, говорящий не может наладить настоящей коммуникации. Если же слушатель пребывает в пробужденном состоянии, даже в те моменты, когда голос говорящего смолкает, ему понятен смысл молчания.
Есть что-то чудесное и таинственное в том, что и сегодня, когда я слушаю голос Ошо в аудиозаписи или смотрю его видео, его молчание звучит все так же красноречиво и значимо. Также я хотела бы добавить, что содержание его бесед все так же актуально для людей, живущих в сегодняшнем мире, и охватывает все аспекты жизни – и обыденно земные, и духовные.
На протяжении четырнадцати лет я занималась тем, что стирала и гладила вещи для Ошо. Даже тогда, в той атмосфере всеобщей преданности и медитативности, друзья то и дело с изумлением спрашивали, не наскучила ли мне эта работа, не сыта ли я ею по горло. Но я никогда ничего подобного не чувствовала. И по сей день в те минуты, когда мне необходимо расслабиться и успокоиться, я направляюсь к гладильной доске.
Ошо говорит, что он не занимается медитацией, он живет в медитации. Наблюдая за ним, я смогла непосредственно ощутить это, и это стало мне уроком – я поняла, что медитация одновременно сочетает в себе глубокое расслабление и тотальную осознанность.
«Где ты была?»
Работая в доме Ошо, мне иногда приходилось выполнять обязанности его личного секретаря, и у меня была возможность вместе с ним посещать утренние и вечерние диспуты, которые в то время проходили в небольшом зале, пристроенном к его резиденции.
Однажды утром, после беседы, мы вернулись в дом. Когда я открыла дверь в комнату Ошо, он прошел мимо меня, оглянулся и, усмехнувшись, спросил: «Где ты была, Шуньо?» Я ответила, что была на утренней беседе, вместе с ним, но тут же осознала, что он не это имел в виду. Он знал, что я действительно где-то побывала, в каком-то месте, которое и не описать словами, – единственное, что можно сказать: это был опыт медитации. Но этот драгоценный опыт, возможно, остался бы незамеченным, если бы Ошо не оживил во мне воспоминание о нем, поскольку до этого мгновения он не принадлежал моему сознательному разуму. Это стало для меня напоминанием о том, что мы не всегда знаем или помним, что происходит во время медитации, так как она не контролируется нашим разумом.
Когда я только начала медитировать и впервые услышала, как Ошо говорит о «разуме», я была убеждена, что я – это мой разум. Я никак не могла представить, что мое «Я» существует отдельно от него. Но время шло, и я начала понимать, что действительно могу быть свободной и независимой от разума. Я могу манипулировать своим умом, я могу думать об этом… или том… я даже могу заставить свой ум остановиться на несколько мгновений. Итак, я поняла, что должна быть независимой, что должна быть чем-то большим, нежели мой разум. Я должна стать осознанностью или созерцателем.
Я пришла к этому пониманию необычным путем. Когда наша коммуна переехала из Пуны в Орегон, в Соединенные Штаты, Ошо увлекся вождением автомобиля и ездил на машине буквально каждый день. В те дни, когда мне отводилась роль его личного секретаря, я получала дополнительное вознаграждение, имея возможность сопровождать его в этих поездках. В течение нескольких часов он разъезжал по пустынным, необжитым местам. Бо́льшую часть времени глазу было практически не за что зацепиться, ничто не привлекало слух, и Ошо также молчал.
При этом, словно на контрасте, мои собственные мысли звучали на полную громкость, так что казалось, они готовы заполнить собой весь салон автомобиля. Они были такими звучными, такими навязчивыми (и смущающими), что это всерьез меня беспокоило, и я была уверена, что Ошо мог их услышать.
Так или иначе, мне хотелось как-то со всем этим совладать, и я твердила про себя: «Я ни о чем не буду думать, пока мы не доедем до следующего перекрестка (или какого-нибудь другого ориентира)». Потерпев неудачу, я выбирала следующую отдаленную точку, и все начинала заново; и это помогало несколько попридержать мои мысли. Это был достаточно неуклюжий подход, можно сказать, вымученный, но он действительно помог мне вникнуть в суть мыслительного процесса.
Годы, проведенные в коммуне среди людей, чьей целью было взрастить в себе любовь и осознанность, стали для меня даром, за который я никогда не смогу отблагодарить по достоинству. Мы постигли одну тайну, без которой невозможно овладеть искусством жизни: работа, которую вы исполняете, не так важна, как ваше отношение к работе.