Профессор нажал кнопку на пульте, и на стене появился новый слайд. Это была вилла Ларенцев на острове Шваненвердер в Ваннзее.
— Перед вами дом, вернее сказать, имение семьи.
Фрейманн и Ланен вновь нетерпеливо кивнули.
— Во время своего наиболее тяжелого приступа доктор Ларенц вообразил, что находится на вымышленном острове Паркум в Северном море. На самом деле он играл с Жози в саду. Он услышал голоса и увидел Изабеллу, которая в тот момент была в городе. Как я уже упоминал, им овладела мысль, что жена являет собой угрозу для Жозефины. Ему показалось, что Изабель хочет причинить девочке что-то плохое, и он спрятался с дочкой в лодочном домике у самой воды.
На следующем слайде возник рубленый дом на берегу озера.
— Он приказал Жозефине сидеть тихо, чтобы Изабель их не услышала. Когда она не захотела его послушаться, он зажал ей рот и опустил ее голову под воду. Он держал ее там долго, пока она не задохнулась.
Юристы зашушукались, и до Мальциуса долетели обрывки фраз: «параграфы двадцать, шестьдесят три», «принудительное помещение».
— Если мне будет позволено обратить ваше внимание еще на одну важную деталь, — прервал он шепот адвокатов, — я не юрист, но вы мне сказали, что суд будет разбирать, имело ли место убийство или несчастный случай.
— Среди прочего, да.
— Как я уже говорил, очевидно, что доктор Ларенц никоим образом не собирался убивать дочь, потому что очень сильно любил ее. Когда он осознал, что наделал, у него начались новые приступы шизофрении. Ему захотелось повернуть время вспять и все изменить. Болезнь Жозефины. Ее страдания. И, главным образом, ее смерть. Он поехал к аллергологу на Уландштрассе, как он считал, вместе с Жозефиной. Приемная была переполнена. Никто не обратил внимания, что он пришел один. Никто не удивился, что он пришел без записи, потому что в последнее время новая медсестра порой делала ошибки в журнале. Поэтому ни врач, доктор Грольке, ни приехавшая вскоре полиция не сомневались, что девочка действительно пропала из приемной, пока отец ходил в туалет. У Виктора Ларенца случился коллапс, и его сразу доставили к нам. Вплоть до последнего месяца мы безуспешно пытались его лечить, но, как оказалось, напрасно. Мы полагали, что причина его тяжелого состояния коренится в исчезновении дочери, и не могли понять, почему ему не помогают обычные психотропные средства. Наоборот: день ото дня, месяц от месяца ему становилось все хуже. Мы не знали, что он сам повинен в пропаже Жози, совершенно неправильно оценивали его случай и лечили его от тяжелой депрессии. Однако его состояние ухудшалось, окончившись кататоническим ступором.[12] Как мы теперь знаем, все это время он непрерывно находился в плену своих иллюзий. Он якобы жил на острове Паркум с собакой Синдбадом, общался там с бургомистром Хальберштадтом и паромщиком Бургом и работал над интервью. Но ничего такого на самом деле не было.
— Но если он действительно столь серьезно болен, — Фрейманн вынул из кармана часы, — и если четыре года подряд с ним невозможно было общаться, то как получилось, что он очнулся девять дней назад? Вы сами сказали нам, что он готов теперь к судебному процессу. Каким образом?
— Это хороший вопрос, — согласился Мальциус. — Взгляните, пожалуйста, на эти фотографии. Это процесс протекания болезни. Вот Ларенц безумно смотрит в камеру в день поступления к нам, это он в состоянии полного коллапса, отрешенно пускает слюни, не реагируя ни на что.
Фотографии стремительно сменяли одна другую.
— Даже для непрофессионала видно: какое бы лечение мы ни предпринимали, любые медикаменты, любые процедуры только ухудшали его состояние. Он слабел на глазах. Это продолжалось, пока один наш молодой врач, доктор Мартин Рот, не предложил смелую идею. По его совету мы резко отменили все лекарства.
— И как только он не получил своего привычного укола… — взволнованно произнес Ланен.
— Активизировались его, если угодно, силы самоисцеления. Внутри галлюцинаций он создал для себя терапевта: Анну Роткив.
Ланен тихонько присвистнул сквозь зубы, за что был награжден строгим взглядом Фрейманна.
— Поначалу Ларенц считал, что он сам ее лечит. Но происходило наоборот. Он был пациентом, а она психотерапевтом. Она являлась его отражением, что нетрудно понять по ее фамилии, и постепенно показывала ему, что он наделал, что он убил собственную дочь. Таким образом, Ларенц — первый больной шизофренией, которого лечили его собственные галлюцинации.