— Даже не в тебе дело, братушка, — сказал Халин Михайле, затаившемуся за спинами товарищей. — Здесь принцип: быть ли нам, казакам, прежним сословием или довести себя до того, чтоб нас туземцы судили…
— Не быть того!
— Не доведем себя до сраму!
— Наша земля — наше и право обороняться! — услужливо выкрикивали подговоренные Макушовым известные станичные горлохваты Жевайко и Лихово. Казаки вторили им.
Антон, стоявший на крыльце рядом с атаманом, несколько раз пытался перекричать толпу, но и сам не слыхал собственного голоса. Атаман меж тем стоял, приткнувшись к баляснику, и явно не желал наводить на кругу порядок. Его невозмутимость выводила из себя не одного Антона.
— Ты чего это, атаман?! Чего глядишь?! — крикнули из кучи фронтовиков.
— Поорете да разойдетесь! Не я круг созывал! — гаркнул во всю глотку Евтей.
И тогда фронтовиков вдруг прорвало. Будто состязаясь с макушовцами, кто кого перекричит, оттуда начали горланить:
— Под суд убийцу! Он среди макушовских подлипал!
— Наведи порядок, атаман!
— Давай чин чином разговор вести…
— Убийцу надо выяснить… Не в осетинах дело, а в справедливости — революционный закон суда требует!
— Верна-а! Нынче революция была!..
— Брешет Макушов! Не слухайте его, казаки! Ответ держать боится, вот и прикрывается казачеством.
И вдруг зычный голос Василия Великого, подобный сигнальной трубе, зовущей в атаку, перекрыл все голоса:
— Ныне революция все народы уравняла! Не слушайте офицеров… Убийцу нужно найти, чтоб его революционный суд судил. Он один за наши спины прячется.
— Слухайте, казаки! Василий Григорьевич дело знает. Этот попусту брехать не станет!
— Слово Савицкому!
— Атаман, порядку давай!
— Давай разговор по чину!
Василий, отделившись от клина, снял папаху и двинулся было к крыльцу, но тут макушовцы, почуяв, что дело может не выгореть, забесновались:
— Брешет ваш Савич! Нет ему слова!
— Это с кем все нас уравняла революция — с осетинцами?! С ингушами!?
— Не хотим равняться!
С другого края настаивали:
— Убийцу под суд!
— Атаман, где члены правления? Где присяжные старики?
Антон увидел с крыльца, как за спиной Макушова, где поблескивали погонами офицеры, произошло какое-то замешательство, и, подталкиваемый сзади, к крыльцу стал пробираться Кирилл Бабенко. „Чего это он?“ — только и успел подумать Антон. Широко распахнув зев, так, что усы заползли куда-то за уши, Кирилл закричал:
— В темную смутьяна Литвийку! Хай не булгачит народ — он сам и есть убивец!
На какую-то долю минуты на площади наступила тишина. Толпа будто удивилась. Потом из кучи макушовцев, словно захлебнувшись от радости:
— То-то ж он и радел за круг, вражина!!
— За атамана гад спрятался!
Сход зашумел, весь подался вперед, к крыльцу. Попович спохватился, хотел было речь держать, да теперь не тут-то было. Из-за спины Макушова требовали ареста Литвийко. Антон, захлебнувшись от злобы, рванул с пояса кинжал и прыгнул прямо через балясник в сторону Макушова. Но несколько казаков, из тех, что стояли вокруг Василия Савицкого, и он сам в том числе, преградили дорогу, выбили из рук кинжал. Началась свалка…
Теперь уже, сидя в подвале под атаманской хатой, Антон вспоминал все это, как во сне. Желчью пекло нутро, сжимало горячим обручем голову. Кулаки, налитые тяжестью, в бессильной злобе тискали изорванную папаху…
В полузаваленном оконце закраснелась вечерняя зорька, когда по мощеному атаманскому двору звонко процокали подковы… Антон снизу увидел тонкие, нервно играющие ноги четырех гнедых кабардинцев, насторожился, прилип к оконцу. Наверху по коридору прогромыхали тяжелые шаги. Это дневальный пошел навстречу всадникам.
— Эй, атаман где? — спросил кто-то с осетинским акцентом.
— А почто он вам, антипки? — лениво, с позевотой отозвался дневальный, судя по голосу, — Михаил Нищерет.
— Дело есть! Доложи! — послышался другой голос.
— Гэ-э… Здорово дневали! — продолжал волынить Нищерет. — А ежели он спит? Только по самому что ни на есть важнейшему делу беспокоить велено…
— Нет важнее дела, чем наше! Говорят, круг у вас был… Убийца нам должен быть передан. У нас судить его будем… Зови атамана.
— Тю-ю!.. Так уж сразу и зови! Обождите малость.
Дневальный, как показалось Антону, поставил на балясник винтовку, полез в шаровары за куревом. Ноги коней нетерпеливо танцевали перед самыми глазами Антона. Ему вдруг захотелось отстегать Нищерета — своего дружка и соседа по хате.