Но Антон молчал.
Миновав островок акаций, свернули с дороги в открытую степь. Скоро снова зачернели дома оставленных в стороне села и станицы. Навстречу ветер донес пока едва слышный гул реки Ардон.
Неожиданно Василий спросил:
— А сколько тебе годов, Антон?..
— На Покров двадцать два сполнилось… Для чего вам?
— Да так, вспомнил что-то… Когда обженили меня мать с батькой, мне всего восемнадцать было. В любови этой самой я не больше телушки понимал… Нд…
Антон встрепенулся весь, чувствуя, что сейчас можно будет заговорить о желанном, но Василий вдруг прибавил с непостижимой горечью:
— А нынче я почти в отцы вам с Гашей гожусь…
И на Антона будто холодком из пропасти пахнуло, язык прилип к гортани. Он отшатнулся, всем нутром почуяв, как ни к месту сейчас хвастать своим счастьем.
Коня, учуяв воду, зафыркали. Река дымилась туманом, сквозь него пугающе чернела воща. Кони, несмело спускались по гулким камням, пили, едва касаясь губами текучей глади, тихо позванивая трензелями.
Антон пристально вглядывался в противоположный берег и уже не мог оторваться мыслями от того желанного и жуткого, что ожидало впереди.
За речкой поехали шагом, давая коням отдохнуть. Через час перешли на легкую рысь.
На хутор прибыли часа через два. Без труда отыскали хату Верки рябой: она стояла чуть на отлете, двором к речке, так что хуторских собак тревожить не пришлось. Подъехав к дому вплотную, увидели свет в квадрате окна. Кони, чутко поводя ушами, пошли неслышно. Осторожно раздвинув нагайкой кусты сирени, Василий заглянул в окно. По короткому хриплому звуку, вырвавшемуся у Василия, Антон понял: удача — и придвинулся к нему вплотную.
Сквозь чуть припотевшие стекла мутнела за накрытым столом ненавистная рыжеусая физиономия, политая жиденьким светом лампы. Рядом еще фигура с широкой спиной под малиновой шалью — женщина. Двое.
— А ты глянь, в хуторе-то не спят! — сказал вдруг Василий, оглянувшись назад.
Отсюда, со стороны речки, куда огородами выходило большинство хозяйств, ясно светились окна, обращенные во дворы.
— Эге, не у одной Верки нынче гости. Видать, и другие макушовцы гостюют тут…
— А что ж! Стаями блудят, — бормотнул Антон. — Все одно, теперь ему от меня не вырваться. Уж я ему нонче пообцелую рыло… — и, испугавшись молчания Василия, захлебнулся:
— Чего это вы? Не я что ль пойду?..
— Сам я, — угрюмо оборвал Василий.
Антон блеснул на него белой подковкой зубов:
— Не было такого уговору! — и уже сорвавшимся, молящим тоном:
— У меня на то ж больше права, поймите, дядька Василий!
Василий понял: возражать не стоит. Только ему, Антону, мог уступить он свое право на месть.
— Ступай ты, ладно! — сказал коротко. — Останусь во дворе… Да не забудь спытать у гада про Мишку, где он? В случае свистну — не мешкай. Бабу не трожь…
Спешившись, они проникли во двор, оставив ворота прикрытыми — на всякий случай. Гремя цепью, кинулась на них дворняга. Василий прыгнул навстречу, успел схватить за псиное горло прежде, чем оттуда рванулся лай. Нащупав железными пальцами тугой ременный ошейник, крутнул его так, что у собаки хрустнули шейные позвонки и толстый язык вывалился из пасти. Обнажив кинжал, Василий по рукоять всадил его в клыкастую чернеющую пасть. Пес, захлебнувшись кровью, пискнул по-мышиному, повис на руке. Вытаскивая клинок обратно, Василий услышал лязг металла о собачьи зубы и, содрогнувшись от гадливости, швырнул тушу на землю.
Не дожидаясь конца схватки, Антон пробежал на крыльцо. Размеренными я точными движениями, какие бывают лишь в момент наивысшего нервного напряжения, просунул в дверную щель кинжал; откинув крючок, бесшумно распахнул дверь.
Василий, тяжело дыша, вытер рукой потный лоб. Прошло минуты три, показавшиеся ему вечностью. Наконец, из дома донесся короткий, почти нечеловеческий вскрик; потом приглушенный грохот падающих вещей, звучный, как выстрел, хлопок двери. На коридор вышел Антон, остановился на верхней приступке, оглянулся на дверь.
Окошко уже не светилось; прежняя, но теперь более жуткая тишина отзванивала в ушах. Постояв, Антон поднял с порога ветошь, брошенную хозяйкой для ног, обтер клинок, привычным жестом затолкнул его в ножны. Сбежал с приступок, покачиваясь. Василий вывел из конюшни макушовского жеребца. Подойдя к Антону, в самое лицо спросил:
— Мишка где?
— У Кибирова в Змейке, — придушенно, но спокойно ответил Антон.
— А бабу куда девал?
— В чулан пихнул…
— Значит, текать надо, покуда не выбралась… Айда. А это трофей твой. Бери. Карачаевский, красавец…