— Ты что ж это, женишься — и молчком?! Без свадьбы проехаться вздумал?! — всерьез накинулся на него Легейдо.
Антон опешил…
— Да мы, да…
— По-скотьи, значит, решили? Бумажку за божницу — и в постель, а? Либо поста боитесь? Так обождать надо было! Либо такие уж бедные, что и цебар-ки для дружек не поставите?! Либо при кадете веселье запретным считаете? Ну?..
Антон просительно взглянул на Василия. Но тот стоял к нему боком, глядел в окошко, высоко и напряженно вздернув плечи. Тогда, глотнув воздуху, Антон решился перебить командира:
— Поста не придерживаемся, хочь матери и будут против, это верно… Цебарка для друзей тоже найдется… Да и вообще я сам не против гульбы… Вот тольки… она… Гашка то есть, не согласная… Не время, говорит, нонче для шуму… Кадета побьем, тогда и свадьбу задним числом справим…
— Эва придумала дура-девка! Задним-то числом крестины справлять будем, а свадьбу нонче, нонче — и никаких… Значит, Гашка, говоришь, главная противница? Вот я на нее Марфу мою напущу!.. А до матерей, слышь, Василь, вдвоем с тобой пойдем… Сироты-то наши молодые, чай, отцами посаженными сгодимся!
Василий резко крутнулся от окна; бурая краска, выжигая скулы, кинулась, казалось, в самые глаза его:
— Замолчи, черт! — крикнул надтреснутым голосом и, прикусив до крови губу, добавил тише:
— Какая свадьба? Пятигорские из головы не выходят!
— Ну, это ты брось! — нахмурился Мефод. — На войне, как на войне! Либо ты не казак? Завтра, может, и мы там будем, а нонче, покуда живы, будем гулять… Вот и весь сказ…
Так и был решен вопрос о Гашиной с Антоном свадьбе. Ни мольбы, ни злые Гашины слезы не были взяты в расчет. Из матерей более упорной оказалась Софья; она и слышать не хотела, чтоб свадьбу справляли без венчания, да еще в пост.
— В Змейку в церкву везите, в город, куды хотите, а без венца не приму… Не будет им счастья без господнего благословенья… И где это видано такое — в пост свадьбу играть? Не приспичило, не горит, хай до рожества дожидаются…
Баба же Ориша, до судорог боявшаяся отпустить дочь в дорогу, кишевшую бандитами всякого рода, соглашалась на свадьбу "покуда без венца". Через нее едва-едва удалось уговорить и Литвийчиху. Василию пришлось даже привезти из Христиановского печать Дигорского ревсовета на брачное свидетельство и выдать его обеим матерям, как временное оправдание перед господом богом.
Давненько не играли в станице свадеб, а таких, как эта, и в помине не бывало. Бабы все языки источили, собираясь у колодезей и перелазов. Старухи со стариками, извеку копившие в тайниках душевных глухую вражду ко всему новому, выползали на улицы, сметая снег с завалинок, усаживались обсуждать новость.
— Светопреставление чистое — середь поста, без венца свадьба! Вот они, большевистские-то порядки… Срамота!..
— А куда матери-то обоих смотрят… Либо тоже бешеным бирюком покусаны?
— Нет, не бывало у нас еще такого-то… Дожились, спаси господи!..
— Еще и не до такого доживемся с большевичками-то, кум… Без причастия помирать будем, как проклятые… Во-о!
У бабенковского дома целыми днями крутился народ — одни из любопытства, другие по делу. Ведь в подготовку свадебного пира кипучей энергией Легейдо была вовлечена чуть ли не вся сотня с казачьими жинками вместе. В доме верховодила Марфа.
В сундуках у бабы Ориши нашлось немало отрезов, давно приберегавшихся для Гаши. Теперь в горнице допоздна тарахтела машинка — невесте шили белье, подвенечное платье. Девки-подружки пели песни, расшивая рушники и вылепливая из воска цветы.
Из кухни тем временем несло паленым — смолили поросячьи ножки для студня. Над сараем вился голубой дымок самогоноварни.
Все шло, как положено. И веселье было с девичьей грустью пополам. Но Гаша ходила по дому примолкшая, безразличная ко всему, не знала, куда приткнуться. И была то не обычная грусть невесты перед расставанием с беззаботным девичеством, и все это понимали и относили за счет конфуза из-за нарушения святой, веками соблюдавшейся обрядности.
— Брось, Гаша, — утешала ее Марфа. — Грехи-то все Мефод да я на себя приняли. А про церкву забывай, как ее и звали, все одно новые порядки будут, а при них попов — по шапке. Так что и другие, которые следом за вами пойдут, без венца обкручиваться станут. Вы хочь первые, да не последние… Ух, и повеселюсь я нонче, серчай не серчай…
Гаша скучно улыбалась в ответ, принималась за какую-нибудь пустяковую работу, которую тут же оставляла. С Антоном виделась немного и то на людях: он теперь служил, из казармы пускали редко, да и приличия ради не следовало жениху часто появляться в невестином доме. Встречаясь, украдкой обжигали друг друга жадными, тоскующими взглядами. Оба с нетерпением и тайным каким-то страхом дожидались конца суматохи; для страха этого у каждого была своя причина.