С рассветом проехали селение и станицу Ардон. Здесь на кривых и узких улицах, строившихся без плана, по берегам петляющих рукавов речки Ардон, встретили первые казачьи разъезды. Несколько раз останавливали пикетчики, допрашивали, кто и куда едут. Переговоры вели трое дозорных во главе с Халиным.
За Ардоном дорога заметно оживилась. Верховые попадались и группами и в одиночку, но останавливали реже. Внушительная охрана, гарцевавшая вокруг обоза, заставляла некоторых объезжать его стороной. Гаша с жадным любопытством всматривалась в лица встречных, вслушивалась в разговоры. А лица были хмурые, озабоченные. Попадались и пьяные… А разговоры велись непонятные, чудные.
При въезде в станицу Архонскую обоз повстречал какой-то пеший дозор — пятеро вооруженных мужиков, одетых в шинели и зеленые картузы с красными обвисшими бантами.
— Большевики, совдеповцы, — шепотом сказал старый Анисьин.
Гаша во все глаза стала смотреть на мужиков, ища в их лицах что-то сатанинское. Но лица были самые что ни на есть обыкновенные, под картузами тоже ничего особого, похожего на рога, не обозначалось. Гаша даже разочаровалась: говорили ведь будто сатане они проданые, и батюшка с амвона каждую службу их анафеме предавал!
Мужики осматривали возы, тыкая в каждый чувал прикладами, сдергивая ветошки с корзин с яйцами; потом, посовещавшись, разрешили обозу трогаться. Когда отъехали немного, Петро, дурашливо крестясь, сказал:
— Пронесло, слава те господи! Оружия шукали.
Халин, озираясь, хмуро буркнул:
— На обратном бы пути так запросто не напороться.
— На обратном — оно сложней… Нда! — многозначительно сказал Григорий и, поймав на себе любопытные взгляды девок, подмигнул им:
— Слыхали, как его, оружие, умные люди провозют? В гробах ведь…
— А-а!? — вытаращив глаза, вскрикнула Проська.
— В гробах, истинный крест! Как будто убиенного с фронту везут, а там пулеметы да ружья… Ось як!
— Будет тебе, брехун! — строго прикрикнул на Григория отец. Но вмешался Петро, подтвердил:
— Чистая правда, дядь Гаврила! Только наши ж и могли придумать такое… Сколько тех ружьев по станицам в гробах поразъехалось… Говорят, теперича большевики раскрыли фокус, днями в Грозном восемь гробов перехватили. Жменько ж брехать не будет? Он рассказывал, как с городу последний раз приехал…
В Архонке от знакомых казаков узнали страшную новость: в Прохладной взбунтовавшимися солдатами убит атаман Войска Терского Михаил Александрович Караулов; с ним и его брат-полковник, и моздокский казак Белоусов. Халин приказал обозу остановиться, подводы подтянулись, стали; всадники спешились.
Сняв шапки, тут же на архонской улице помолились за упокой души убиенных. Гаша тоже молилась, стоя коленями на чувале с салом, и со страхом слушала, какими злыми словами дядька Гаврила поносит перед богом "жидов-большевиков".
При въезде в город, на Владимирской слободке, обоз снова остановился. На этот раз подводы оглядывали трое вооруженных людей. На одном из них была никогда не виданная Гашей островерхая шапка с крупной красной звездой.
— Кто такие? — поинтересовался Халин.
— Слободской участок самообороны, — бойко ответил тот, что был в краснозвездной шапке. — Слыхал такую власть?
— Тю ты! Сколько вас, властей, нынче развелось! — подделался под его тон Халин, а отъехав, сказал Петру и Григорию:
— Из этой самообороны наш Беликов славных белых отрядиков налепит. Слыхал, ему это дело поручено…
Проехали мимо Апшеронской церкви — там как раз шла служба. Приостановившись, наскоро помолились, еще раз помянули атамана Михаила Александровича. Проехали мимо парка Яворского, потом через мост, свернув проулком на Московскую улицу. У Линейной церкви тоже крестились, но мимоходом, не останавливаясь. Спешили. Народу в городе кишмя-кишело; топали строем солдаты, гарцевали конные группы казачьих офицеров… Гаша все всматривалась в лица встречных: не мелькнет ли Антоново…
На базар въехали в самый его разгар. Казаки помогли распрячь лошадей, развязать чувалы и исчезли куда-то все разом. Остались Гаша с Проськой да старики на возах. Торговля пошла бойко: на добротный казачий харч охотников было много.