Кондрат, потерявший в нынешней стычке коренной зуб, злой и распухший на одну половину лица, расслышав о зубах, принялся кричать со своих нар, что уже сегодня нужно к чертям разогнать соседей по казармам — Самарскую пешую дружину, запросто допускающую к себе большевистских агитаторов. Заглянувший в казарму дежурный подхорунжий авторитетно заверил его: придет-де и этому час.
Антон угрюмо слушал; в голове становилось все мутней, на душе тоскливей. Столько творилось кругом непонятного, необъемлемого, о чем он и не подозревал, сидя в своей станице.
Бурлил Терский край. От Кизляра до Пятигорска трещал старый уклад, гремели бои, лилась кровь.
В Грозной солдаты гарнизона были заодно с рабочими, помогли им передать всю власть в руки Совета, создать свои боевые дружины. Обычной водой залить этот пожар нельзя было, и в ход пошла грязь. Самые дикие слухи, пущенные офицерством, гуляли по чеченским аулам, один за другим погибали от пуль провокаторов уважаемые люди Чечни. Обвинялся во всех бедах Совет. И когда обманутые чеченцы пошли походом на этот самый Совет, большевики, посчитав невозможным стрелять в народ, вывели революционные части из города. Вслед за ними во главе с русскими офицерами в Грозную вошли части "дикой дивизии" для расправы с рабочими.
А вдоль линии железной дороги тем временем шли настоящие сраженья. Чеченцы разбирали пути, валили эшелоны, били солдат, возвращавшихся с турецкого фронта; ведь шейхи и муллы называли солдат большевиками, которые идут жечь мирные аулы. Бои шли у чеченцев и с Сунженскими казаками из-за убитого провокаторами шейха Дени Арсанова.
Так проводилась в жизнь намеченная контрреволюцией программа межнациональной борьбы.
Антону, Кондрату и сотням таких, как они, невдомек было, что чем больше распаляется их зло на чеченцев, ингушей, осетин, тем менее реальной становится их мечта о земле, о мире…
Вольготно было кибировцам на обеих Осетинских слободках, где гнездились бежавшие из своих частей осетинские офицеры. С нетерпением ждали офицеры избавления от Совдепа, народных комиссаров и красноармейцев и встречали единомышленников с распростертыми объятиями. Немеренная лилась в слободках арака, беспробудно кутили, обнявшись в пьяном откровении, осетинские и казачьи офицеры. А ночью, отпугивая собственный страх, они стреляли по кладбищу, где, по слухам, собиралась на сходки осетинская беднота, и вдоль пустынных улиц по случайным прохожим.
Редко в эти дни засыпал Антон трезвым. У дружка его Кондрата знакомые были и на Владимирской слободке, и на Нижней и Верхней осетинских. Отслужив свои часы, они пробирались, держась улиц побезлюдней, на одну из окраин, и, засев у знакомых за араку, просиживали до света. Для размышлений времени оставалось немного, и Антон в тайниках души радовался этому.
Однажды их разъезд поехал наводить порядок в железнодорожные мастерские, и здесь на рабочем митинге Антон увидел Георгия Цаголова. Большевики в эти дни все силы прилагали к тому, чтоб рассказать трудящимся об Октябрьской революции, разъяснить им декреты Советской власти о мире и земле. Слов, которые Цаголов говорил толпе, Антон не слыхал — от ворот цеха до платформы, служившей трибуной, было далеко. Но он хорошо видел стремительную, подавшуюся вперед тонкую фигуру, знакомые быстрые движения руки и головы, и ему сразу вспомнился тот их разговор о справедливости, о равенстве, о земле… Кажется, и сейчас он говорил об этом, потому что из взволнованной разгоряченной толпы то и дело слышалось:
— Верно! Землю тем, кто ее обрабатывает! Да здравствует товарищ Ленин!
— Мы хозяева заводов — никто другой, и наша ленинская власть хочет мира для народов!
Антон замер в седле, не спускал глаз с оратора. Потом чуть тронул вперед коня — хотелось продвинуться ближе. Но пристальные, откровенно враждебные взгляды очутившихся поблизости рабочих остановили его. Вот оно, то "счастье", которое пророчил ему криворотый фельдшер! Морда его коня почти уткнулась в замасленную кепку невысокого парня, тянувшегося на цыпочках. Тогда от толпы отделилось трое с красными повязками на рукавах: дежурные — не дежурные, пикетчики — не пикетчики. Направились к казакам. Антон сделал вид, что не замечает их.