Махнул лапой медведь, ушёл на край полянки и уселся там, повернувшись ко всем спиной. Сидит, думы невесёлые думает. Да тяжелы те думы оказались, придавили они медведя к земле так, что даже лечь пришлось. А тут ещё темнеть начало, вечер незаметно подкрался и уснул медведь, сам не понял как.
Проснулся — утро уже. Солнышко в глаза светит, птички поют, с озера прохладой тянет, а ему и не холодно. С одного бока его волк греет, прижался, клубком свернулся, с другого — лиса. В ногах зайчик посапывает, посвистывает, только ушки дрожат. На груди мышь пристроилась, в шерсть зарылась, а в ухе лягушка прикорнула. И так хорошо медведю стало от тепла этого, как в далёком детстве у мамы под боком, что лежал он и пошевелиться боялся, чтоб воспоминания не спугнуть. Зевнул медведь во всю пасть, а тут, как на беду, дятел клюв поточить решил. Звонкой дрелью в дерево вгрызся, и полетела крошка древесная прямёхонько медведю в глотку.
— Тьфу ты, пропасть, — закашлялся, заплевался медведь, — Чтоб тебя разорвало, отбойник пернатый. Весь мозг себе уже выдолбил, теперь за нас взялся. Такой мелкий, а такой шумный. Выспался, блин.
От хорошего настроения не осталось и следа, вспомнились вчерашние неприятности и день потускнел, а соседи начали раздражать ещё больше.
— Подъём! — взревел медведь, стряхивая с себя зайца, лису, волка и мышь. Лягушка плотно застряла в ухе и не хотела покидать тёплое местечко. — Вот ведь, ведьма пупырчатая, — выругался медведь, подцепив её когтем, — Объявляю общее собрание бывших собственников жилья. Что делать-то будем?
— Считаю, что перво-наперво завалы надобно разобрать, — сказал волк, — Чтобы прикинуть, значиться, что у нас уцелело.
Все остальные хмуро молчали.
— Принято единогласно, — подытожил медведь, — Вперёд, на баррикады!
Брёвна были тяжёлыми, но медведь справлялся, волк и лиса отдирали доски, мышь и лягушка вытаскивали гвозди. Гвозди поддавались плохо, доски занозились, брёвна всё чаще норовили выпрыгнуть из подуставших медвежьих лап, будто чувствовали желание медведя кого-нибудь прибить и были с ним солидарны. Завалы разбирались медленно, вызывая у работников множество красочных эпитетов. Но всё рано или поздно заканчивается, даже самое плохое и неприятное не может длиться вечно, а избушка была не такая уж и большая. Так что, вскоре, лиса своим когда-то пушистым хвостом, смела последние щепки с полянки и, обессиленно упав в траву, простонала:
— Всё! Сил моих больше нет.
— Квасу бы, — мечтательно квакнула лягушка, опуская в кадушку с водой распухшие лапки.
— Медовухи, — вздохнул медведь, потирая уставшую спину.
— Печка уцелела, — радостно пролаял волк, — И дров полно.
— Дровами сыт не будешь, — пропищала мышь, — Выковыривая из зубов остатки древесины. Сейчас бы блинов или пирог с сыром. Пышненький, мягонький, сыр расплавился, так и тянется, да с молочком холодным.
— Лучше с капустой, — возразил заяц, — Ну, на худой конец с морковкой.
— Где же продуктов-то взять? — почесал затылок волк, — Всё ведь под завалами пропало.
— Всё, да не всё, — деловито сказала мышь, — Продуктов я достану, а вот готовить на всех, извиняйте, не смогу. Размером я не удалась, на такую ораву готовить.
— Где это ты продукты возьмёшь? — удивился волк, — Да ещё столько. Сама говоришь — маленькая.
— Плоха та мышка, которая не имеет запасной норки, — гордо сказала мышь, — Много, конечно, не обещаю, но по сусекам поскребу. Идём, волк, донести поможешь.
— А мы с зайцем приготовим, — мечтательно пропела лиса.
— Надеюсь не в буквальном смысле? — ехидно уточнила лягушка.
— Я имею в виду, что вместе готовить будем, — огрызнулась лиса, — Тем более опыт уже имеется, когда-то одну избушку делили, пока под реновацию не попали.
— Это когда ты к нему незаконно вселилась и чуть жильё у бедняги не отжала? — не отставала лягушка, — Помню, помню! Всем колхозом тебя выселить пытались, да не могли, пока Петя участковый не помог.
— Что было, то быльём поросло. Давно уж помирились мы. Злопамятная ты, соседка, — обиделась лиса, — Забыла, как сама-то здесь оказалась? Где он твой селезень, за которым ты на край света полетела? Бросил тебя? Курортные романы до добра не доводят.
— Я сама, сама! — заквакала лягушка, но вспомнив, что именно эти слова не дали ей удержаться на прутике, который несли утки, пристыжённо замолчала.