Он знаком подозвал такси и на секунду подошел к Терезе напомнить ей, что по счету уже уплачено.
Она долго смотрела на бокал Бернара, где еще оставалось на донышке немного портвейна, потом снова стала разглядывать прохожих. Некоторые, по-видимому, поджидая кого-то, ходили взад и вперед. Какая-то женщина дважды обернулась и с улыбкой поглядела на Терезу (работница, а может быть, просто нарядилась работницей). В этот час пустели швейные мастерские. Тереза и не думала уходить из кафе — ей не было ни скучно, ни грустно. Она решила не ходить в этот день к Жану Азеведо и вздохнула с облегчением, — ей совсем не хотелось видеться с ним: опять разговаривать, подыскивать выражения. Она знала Жана Азеведо, но тех людей, с которыми стремилась сблизиться, она не знала — знала только то, что они не потребовали бы от нее слов. Тереза больше не боялась одиночества: она уже предчувствовала, что стоит ей подольше посидеть неподвижно, и вокруг нее поднимется темный круговорот, смутное волнение, так же как потянулись бы к ней муравьи и сбежались бы собаки, если б тело ее неподвижно вытянулось в песках Южных ланд. Ей захотелось есть, она встала и увидела себя в большом зеркале, вставленном в резную раму старинного английского стиля: что ж, этой молодой даме очень идет ее дорожный костюм, облегающий фигуру! Но со времени ее заточения в Аржелузе лицо ее все еще оставалось изможденным, худеньким, оно словно истаяло, скулы выступали, нос казался коротким. Она подумала: «Я женщина без возраста». Она позавтракала на улице Руаяль (так она часто делала в своих мечтах). Ей не хотелось возвращаться сейчас в отель. Приятное тепло разливалось по телу после полбутылки пуйи. Она спросила сигарет. Какой-то молодой человек за соседним столиком чиркнул зажигалкой и поднес ей огонек; она улыбнулась. Подумать только, всего лишь час тому назад ей хотелось ехать вечером с Бернаром по дороге на Вилландро, все больше углубляясь в мрачный сумрак соснового бора! А разве так уж важно любить тот или иной край, сосны или клены, океан или равнину? Ничто ее теперь не интересует, кроме людей, существ из плоти и крови. «Мне мил не этот каменный город, не музеи, не лекции, а живой лес, который тут волнуется, его раздирают такие яростные страсти, что с ними не сравнится ни одна буря. Стоны аржелузских сосен в тишине ночи только потому и тревожат, что в них есть что-то человеческое».
Тереза немного выпила и много курила. Она посмеивалась про себя довольным смехом. Тщательно подкрасив щеки и губы, она вышла на улицу и двинулась куда глаза глядят.
1927 г.
ТЕРЕЗА У ВРАЧА
— Нет, нет, мадемуазель, я же вам сказала, сегодня доктор уже не будет работать. Можете идти.
Доктор Элизе Шварц, услышав эти слова Катрин, тут же высунул голову из комнаты и, не глядя на жену, обратился к секретарше:
— Я позову вас через минуту. И помните, здесь вы выполняете только мои распоряжения.
Катрин Шварц выдержала дерзкий взгляд мадемуазель Парпен, улыбнулась, взяла книгу и подошла к балконной двери. Ставни были отворены; вода струилась по просторному балкону их квартиры на седьмом этаже; отсвет от люстры, освещающей кабинет доктора, ложился на глянцевую от дождя мостовую. Глаза Катрин на мгновение задержались на продолговатом ярком пятне — двойном ряду фонарей на далекой улице Гренель, протянувшейся между темными спящими заводами. Вот и опять, как и все последние двадцать лет, думала она, Элизе не отказал себе в удовольствии поставить ее на место, унизить. Впрочем, в этот вечер ему не уйти от наказания: что он там может надиктовать мадемуазель Парпен? От силы три-четыре страницы… Работа «О сексуальности Блеза Паскаля» не сдвигалась с места: с тех пор, как прославленный психиатр загорелся идеей оставить свой след в истории литературы, с каждым днем ему становилось все труднее продолжать начатое.
Секретарша встала как вкопанная у двери шефа; у нее были глаза преданной собаки. Катрин раскрыла книгу, попыталась читать. Но лампа располагалась на новомодном, очень низком столе, и, хотя диван тоже был совсем невысокий, ей пришлось пересесть на ковер, чтобы ясно видеть текст. На верхнем этаже девочка брала урок фортепиано, но это не мешало мадам Шварц слушать радиопередачи, доносящиеся от соседей по лестничной площадке. «Смерть Изольды» резко оборвалась и сменилась кафешантанной французской песенкой. Внизу выясняли отношения молодожены, хлопнула дверь.