— Я приду к тебе, как только смогу, — сказала она, — но в самом деле будет правильнее тебе сейчас не встречаться с Карлом, ведь ты его знаешь. Он даже не пошел на похороны, боясь, что может там тебя встретить.
— Почему же мое имя стоит в извещении о смерти?
— Думается, оно было приготовлено заранее, мама составила его задолго до своей смерти. Я вскоре расскажу тебе все это поподробнее. — И чуть ли не вытолкнула Терезу за дверь.
По дороге домой Тереза впервые за долгое время вновь зашла в церковь. Ей показалось, что она обязана сделать это в память о матери, хотя при жизни та вовсе не соблюдала религиозных обрядов. И вновь Терезу охватило чувство, которое часто посещало ее в минувшие годы, словно в полутьме высокого, пропитанного запахами ладана сводчатого зала на нее снизошел какой-то благостный покой, более глубокий, чем тот, какой она с отрадой испытывала в тиши леса, на горном лугу, в каком-либо другом безлюдном месте. И пока она сидела в нефе, молитвенно сложив руки, в полутьме ей явилась не только мать — такой, какой она видела ее в последний раз, но и другие умершие, что-то значившие для нее в жизни, — но опять-таки не как мертвые, а скорее как воскресшие и вошедшие в царство вечного блаженства. Был среди них и Вольшайн; он впервые стоял перед ее глазами — не внезапно скончавшийся, не обратившийся в прах, а добрый и радостный небожитель, взирающий на нее сверху с прощающей улыбкой. И далекими, греховными, чуть ли не проклятыми показались ей теперь живые люди. Не только те из них, кто причинил ей зло, — такие, как ее брат или сын, такие, как несчастный Казимир Тобиш, которых можно было еще при жизни представить себе с печатью проклятья на челе, — но и люди, не сделавшие ей ничего плохого. Даже Тильда казалась ей более чуждой и далекой, чем мертвецы, чуждой и прискорбной, более того — проклятой.
Вместе с осенью вернулась и пора учебных занятий. Лишь некоторые ученицы прошлого года вновь дали знать о себе, однако Терезе удалось найти работу на вторую половину дня, что она посчитала необычайным везеньем. Ее подопечными оказались две дочери владельца универсального магазина на окраине, которым она должна была давать уроки и водить гулять. Отец девочек был весьма плохо образован и имел весьма скромные доходы, но придавал большое значение тому, чтобы у его дочерей была гувернантка, поскольку их мать тоже работала в магазине. Обе девочки были приветливые, но немного туповатые, и иногда, в солнечные осенние дни гуляя с ними в ближайшем жалком скверике и больше по привычке и из чувства долга, чем по внутренней потребности, она тщетно пыталась завязать с ними беседу, после этого на нее нападала та усталость, какую она знала еще по прежним временам, но которая теперь давила на нее с такой силой, что порой ее можно было принять за отчаяние. И благотворное воздействие краткого пребывания на природе очень быстро улетучилось.
И когда однажды вечером Франц опять заявился к ней, но не грубый и наглый, а скорее какой-то поникший и тихий, она не нашла в себе сил отказать ему в пристанище, как намеревалась раньше. В первые дни он и в самом деле мало ей мешал. Время он проводил большей частью вне дома, гостей не принимал и вел себя так замкнуто и приниженно, что Тереза чуть было не спросила, что с ним стряслось. На третий вечер он явился, когда она уже была в постели. Он очень спешил, утверждал, что наконец-то нашел себе комнату и занять ее обязан уже сегодня ночью, но для этого необходимо внести десять гульденов, которые она должна ему незамедлительно дать. Тереза отказывалась, объясняла, что у нее вообще ничего больше не осталось, и это было почти правдой; Франц ей не поверил и сделал вид, что собирается тут же обыскать квартиру. Поскольку он вел себя все более агрессивно, Тереза сочла самым разумным открыть шкаф и на его глазах вытащить из-под белья несколько спрятанных там гульденов. Он не поверил, что у нее ничего больше нет. Она поклялась, что отдает ему последнее, и с облегчением вздохнула, когда он не стал рыться в квартире и удалился с подозрительной поспешностью.
На следующее утро ей стало ясно, почему Франц накануне вечером так торопился: в шесть утра ее разбудил инспектор уголовной полиции, спросил, нет ли здесь Франца, и осведомился, не известен ли ей адрес его нового жилья, однако вежливо напомнил, что она имеет право отказаться давать такого рода показания. «Мы так и так его вскоре возьмем», — заметил он дружеским тоном и удалился с сочувствующим видом.