— У тебя же есть где спать, чего тебе надо у меня?
— Сегодняшнюю ночь негде, меня выставили за дверь, такое случается, а на гостиницу у меня нет денег.
— Столько, сколько нужно на одну ночь в гостинице, я тебе дам.
Глаза его вспыхнули.
— Ну так давай, деньги на стол!
Она сунула руку в кошелек и протянула ему несколько гульденов.
— Только и всего?
— На эти деньги ты можешь прожить в гостинице три дня.
— Ну что ж, будь по-твоему, я уйду.
Но с места не двинулся. Она вопросительно взглянула на него. Он продолжил с насмешливой ухмылкой:
— Да, я уйду, но сначала ты отдашь мне мою долю наследства.
— Какую еще долю? Ты что, с ума сошел?
— Совсем нет. Хочу получить, что мне положено от бабушки.
— Что тебе положено?
Он шагнул к ней:
— Значит, так, мать, слушай внимательно. Я уже сказал, что сегодня ты меня видишь в последний раз. У меня есть работа, не здесь в городе, а в другом месте. И я вообще никогда больше не приду. Как же мне получить свою долю наследства, если ты не отдашь мне ее сейчас?
— Что ты такое несешь? Как ты можешь требовать какую-то долю наследства, когда я сама ничего не получила от матери?
— Ты что, мать, думаешь, я на головку слаб? Думаешь, я не знаю, что у тебя водятся деньжонки — и от господина Вольшайна остались, и от твоей матушки. А мне приходится клянчить у тебя несчастную пару-другую гульденов, которые мне нужны позарез. Разве так мать должна относиться к сыну?
— У меня ничего нет.
— Вот как? Что ж, сейчас мы поглядим, есть у тебя деньги или нет.
И он шагнул к шкафу.
— Что ты себе позволяешь?! — воскликнула она и схватила его за ту руку, которой он пытался открыть дверцу.
— Давай сюда ключ!
Тереза отступила от него, сделала шаг к окну и высунулась наружу, словно собираясь позвать на помощь. Франц бросился к ней, оттолкнул ее от окна и запер створку. Она побежала к входной двери. Но он опередил ее, повернул ключ в замке и спрятал в карман. Потом схватил ее за руки:
— Мать, лучше отдай сама!
— У меня ничего нет, — выдавила она сквозь судорожно сжатые зубы.
— А я знаю, что у тебя есть. И лежит здесь, в шкафу. Так отдай же мне, мать!
Она была вне себя от злости, ничего уже не боялась и ненавидела его.
— Да будь у меня тысяча гульденов, ни одного крейцера не дала бы такому чудовищу!
Он на миг отступил от нее и, казалось, немного пришел в себя.
— Мать, я хочу тебе кое-что сказать. Дай мне половину того, что у тебя есть, мне это нужно, чтобы уехать. Работы у меня нет, так что я должен уехать. Если меня на этот раз опять схватят, я получу год или два.
— Тем лучше, — прошипела она.
— Ах так? Значит, так ты считаешь? Ну ладно.
И он опять бросился к шкафу и стал колотить по нему кулаками. Ничего не получилось. Подумав немного, он пожал плечами, вынул из кармана стамеску и взломал дверь. Тереза кинулась на него, пытаясь схватить за плечи, он оттолкнул ее прочь и стал рыться в белье, перетряхивая вещи и швыряя их на пол. Тереза вновь попыталась схватить его за плечи. Но он так отпихнул ее, что она отлетела к окну, и продолжил рыться в белье. Тереза тем временем распахнула внутреннюю створку окна и только хотела взяться за внешнюю, как он опять подскочил к ней и рванул ее назад.
— Грабят! — крикнула она. — Воры!
Франц стоял перед ней — глаза покраснели от бешенства, голос охрип.
— Отдашь или нет?
— Помогите, грабят! — крикнула она еще раз.
Тогда он схватил ее, зажал ей рот, пиная ногами притащил в спальню и швырнул подле кровати.
— Может, у тебя здесь спрятано? Под матрацем? В перинах?
Ему пришлось опять отпустить ее, чтобы перетряхнуть постель. Тереза тут же завопила что было мочи: «На помощь! Грабят!» Тогда он одной рукой схватил ее руки, а другой заткнул рот. Она стала бить его ногами. Франц отпустил руки и схватил мать за шею. «Караул! Убивают!» — закричала Тереза. Он принялся ее душить. Она осела на пол, тогда он разжал пальцы на ее шее, схватил носовой платок, скомкал его, засунул ей в рот, сдернул полотенце, висевшее над умывальным столиком, и связал ей руки. Тереза хрипела, глаза ее, расширенные, вылезающие из орбит, светились в темноте. Лишь из соседней комнаты падал луч света. Он, как безумный, перерыл всю постель, сорвал наволочки и пододеяльники, заглянул в таз для умывания, в кувшин для воды и под коврик и покопался в комоде. Вдруг он замер, потому что зазвенел дверной звонок и сквозь две закрытые двери сюда донеслись голоса. Без сомнения, кто-то услышал крики матери, а может, и удары кулаками и стамеской. Франц рывком сорвал полотенце с рук матери, вытащил кляп. Она лежала на полу, дыхание с хрипом вырывалось из ее горла.