Госпожа Ротман вернулась из турне несколькими днями раньше, чем ожидалось, и повела себя по отношению к Терезе совершенно иначе: она не сказала ей почти ни слова и прямо в час приезда имела бурное объяснение с мужем за закрытыми дверями. Едва тот вышел из дому, как она призвала к себе Терезу, заявила ей, что все знает, и, разыграв поначалу роль существа высшего порядка, закончила разговор площадной бранью.
Тереза не нашлась что возразить, ее возмущение тем, что мужчина трусливо уклонился от объяснения и, судя по всему, предоставил жене улаживать ситуацию как ей заблагорассудится, было сильнее, чем боль предстоящего расставания. Госпожа Ротман позаботилась и о том, чтобы дочерей в течение нескольких часов не было дома, и категорически потребовала от Терезы, чтобы та за это время покинула их дом.
Пока Тереза в одиночестве складывала вещи в своей комнате, до ее сознания дошла вся позорная бессмысленность ее любовной связи. И вдруг приняла решение не уходить, прежде чем не выскажет супругам все, чего они заслуживают. Но госпожи Ротман уже не оказалось дома, а служанка, бесстыдно ухмыляясь, передала Терезе, что господа вместе отправились в театр. Может быть, сходить за коляской для фройляйн и снести вниз ее вещи? Нет, возразила Тереза, ей надо еще поговорить с господами, как только они вернутся из театра. Одетая для выхода, она сидела, поджав губы; чемодан и дорожная сумка лежали рядом, а в ее душе бушевала жуткая злость. Она ждала. Обе девочки вернулись домой и были крайне удивлены, увидев Терезу в полной готовности к отъезду. Они набросились на нее с расспросами; Тереза рыдала, долго не могла говорить, наконец объявила, что получила телеграмму о тяжкой болезни матери и должна немедленно поехать в Зальцбург. Потом поднялась, обняла девочек так нежно, будто они были ее собственными дочерьми, попросила их не делать прощание слишком трудным для нее, вышла, подождала в вестибюле, пока служанка подзовет для нее коляску, и уехала.
Поздно ночью Тереза приехала в Энцбах: изгнанная, униженная, несчастная, недовольная жизнью, а больше всего — самой собой. Ее мальчик крепко спал; в темноте она видела только бледный овал любимого детского личика. На сердце тяжким грузом лежало сознание того, что она целых два месяца не была с ним. Она принадлежала другим людям, точнее, вынуждена была принадлежать. Тереза вновь ощутила несправедливость судьбы и поклялась себе, что никогда больше не будет жертвовать собой ради чужих детей и что ее собственное дитя больше не будет жить среди чужих людей.
Долго не мог ее сморить сон. Лишь прошлой ночью — в голове не укладывалось — она еще спала в доме Ротмана, более того, в его постели. Словно пытаясь спрятаться от того, что произошло, она зарылась в подушки и одеяла. Во что она превратилась за этот последний год!
Однако наутро Тереза проснулась такой свежей и радостной, какой уже давно не бывала. Просто чудо какое-то! Ей показалось, что одна-единственная ночь, проведенная вдали от города, буквально вернула здоровье ей, сбежавшей от семейства Ротман. Разве жизнь не прекрасна, покуда такие чудеса возможны? Разлитый вокруг солнечный свет, сельский покой, всегда действовавшие на нее благотворно, на этот раз сделали ее просто счастливой. Если бы можно было здесь остаться! И все-таки впереди у нее череда приятных дней, и теперь она радовалась, что, поначалу отказавшись, потом все же время от времени принимала небольшие денежные суммы от господина Ротмана; благодаря им она имела возможность пожить в Энцбахе немного дольше, чем обычно. В сыне ей на этот раз все нравилось, не раздражала даже понуро опущенная голова. Раньше это казалось ей неприятным, даже невыносимым, потому что Франц этим слишком напоминал ей Казимира Тобиша. Она ходила с мальчиком на далекие прогулки, весело носилась с ним по лужайкам, она чувствовала себя юной, словно вернулась в детство, и Франц тоже вел себя как ребенок — ведь, по сути, он никогда не был по-настоящему беззаботным.
Не прошло и недели после приезда Терезы, когда из города приехала погостить Агнесса. Франц встретил ее бурными изъявлениями радости, задевшими Терезу, и в тот день почти не обращал внимания на мать. А когда при прощании с Агнессой он вообще закусил удила и просто неистовствовал, Тереза ощутила такую горькую обиду на него, словно он взрослый человек, нанесший ей тяжкое оскорбление, и она имеет право привлечь его к ответу. А к Агнессе, поведение которой на этот раз показалось ей особенно коварным и наглым, она ощутила настоящую ненависть.