Соседям она сказала, что Франц нашел работу в одном австрийском провинциальном городке. Поверили они или нет, но никто особенно не интересовался семейными обстоятельствами фройляйн Фабиани.
Ее работа, которой она долгое время занималась совершенно равнодушно, как бы машинально, вновь начала приносить ей некоторое удовлетворение. И она давала не только уроки отдельным ученикам, но уже вела группы из нескольких девочек примерно одного уровня знаний.
В остальном Тереза по-прежнему жила совершенно обособленно, никто о ней не беспокоился, ни мать, ни брат, ни невестка. Альфред тоже не подавал признаков жизни. Она старалась поменьше выходить из дому и сумела поставить дело так, чтобы лишь изредка давать уроки на стороне. Почти не было случаев, чтобы она к одной из своих учениц питала личный интерес, который выходил бы за рамки занятий, и иногда она чуть ли не с тоской вспоминала прежние времена, когда благодаря своему положению воспитательницы и жизни под одной крышей ближе сходилась со своими воспитанницами, чем это происходило теперь, а к некоторым из них привязывалась всем сердцем и чувствовала себя как бы их второй матерью.
Но вот в одно прекрасное время, спустя несколько месяцев после исчезновения Франца, одна из учениц несколько дней подряд пропустила занятия, и Тереза из-за отсутствия этого юного существа, едва ли достигшего шестнадцати лет, так расстроилась, как еще никогда не бывало в таких ситуациях. Получив записку от отца девочки, в которой тот объяснял отсутствие дочери на занятиях воспалением горла и высокой температурой, Тереза впала в непонятное для нее самой беспокойство, которое никак не проходило. И когда через несколько дней Тильда вновь появилась, Тереза почувствовала, что ее лицо от радости зарделось, а глаза засияли. Она сама ничего этого, скорее всего, не заметила бы, если б, словно в ответ, на губах Тильды не заиграла странная, вроде любезная, но в то же время высокомерная и даже насмешливая улыбка. В этот момент Тереза поняла, что она любит эту девчушку и что любовь ее в какой-то мере безответная. Поняла она также, что эта девочка в свои шестнадцать лет — и не только благодаря более благоприятным жизненным обстоятельствам — принадлежит к другому разряду человеческих существ, чем сама Тереза, — к умным, трезвым, замкнутым, с которыми не может случиться ничего неприятного или тяжелого, потому что они умеют сами за себя постоять и взять от каждого, кто окажется рядом или попадет в сферу их притяжения, под их влияние, столько, сколько им будет нужно или просто покажется забавным. Тот момент, когда Тильда с милой улыбкой вошла в комнату после восьмидневного отсутствия, опоздав, как всегда, на несколько минут, придвинула стул к столу, за которым сидели пять учениц, и едва заметным жестом светской дамы сделала Терезе знак не прерывать ради нее занятий, — этот момент был одним из тех, когда в сумеречную душу Терезы упал луч, в свете которого эмоциональное отношение между ней и Тильдой раз и навсегда предстало с безусловной ясностью и полнотой.
После окончания занятий как бы само собой получилось так, что Тильда осталась наедине с учительницей и они разговорились о болезни, которую девушка только что перенесла. Вначале, призналась Тильда, болезнь внушала некоторые опасения, даже наняли сиделку. Неужели нужна была сиделка? Конечно, ведь мама не живет в Вене. Что? Фройляйн Фабиани об этом не знает? Ну да, родители ведь развелись, и мама уже несколько лет живет в Италии, потому что ей вреден здешний климат. Прошлое лето до поздней осени они с мамой провели на итальянском морском курорте. Тильда не сказала, на каком именно. Она вообще любила недоговаривать, и Тереза почувствовала, что ее вопрос о названии курорта был бы сочтен назойливым и неуместным. Сиделка была очень мила и приветлива, но на четвертый день ее, слава Богу, «отослали». И Тильда с удовольствием в одиночестве валялась в постели и читала интересную книгу. Что за книгу? — чуть не спросила Тереза, но удержалась. Значит, вы живете только с папой? — спросила она. Тильда как-то криво усмехнулась и, отвечая на вопрос, подчеркнуто говорила не «папа», а «отец». Она рассказывала о нем теплее, чем это было ей вообще свойственно. О, с ним ей прекрасно живется! После того как мать уехала, у нее какое-то время была гувернантка, но жизнь показала, что ей и без гувернантки хорошо и даже лучше, чем с ней. До прошлого года она посещала лицей, а теперь брала уроки дома, дома же занималась на фортепьяно и даже гармонией, с учительницей английского она иногда ходила гулять и — тут выражение легкой зависти промелькнуло на лице Терезы — дважды в неделю вместе с подругами слушает лекции по истории искусств.