Тильда была дома одна. С особой сердечностью она поздоровалась с учительницей и выразила радость по поводу того, что сегодня та выглядит куда лучше, чем в последний раз. И, словно отвечая на вопрошающий взгляд Терезы, заметила небрежным и слегка наставительным тоном:
— Надо сказать, родственные визиты, в особенности неожиданные, редко приносят что-то приятное.
— К счастью, — возразила Тереза, — мне редко наносят визиты, как ожидаемые, так и неожиданные.
И она заговорила о своем замкнутом, почти одиноком образе жизни. С тех пор как сын нашел работу «за границей» — она густо покраснела, а Тильда сделала вид, что ищет что-то на книжных полках, — она не видит никого из членов своей семьи. Мать, видимо, совсем погрузилась в сочинительство, брат занят медициной, и, кроме того, у него много времени занимает политика, а невестка всецело поглощена заботами о доме и детях.
И вдруг Тильда заметила без всякой связи с предыдущей темой:
— А знаете ли, фройляйн Фабиани, что отец сказал мне на днях? Только не сердитесь.
— Не сердиться? — переспросила Тереза, немного растерявшись.
— Отец считает, как он выразился, что вы сами себя недооцениваете. — И в ответ на вопросительный взгляд Терезы быстро добавила: — Он находит, что такая превосходная учительница имеет право и даже обязана требовать более высокой оплаты своего труда.
Тереза возразила:
— Боже мой, Тильда, для большинства людей и эта плата не по карману. Я же всего-навсего частная учительница, которая не сдавала экзаменов на право преподавания и никогда не служила в каком-либо учебном заведении.
И рассказала Тильде, как рано ей пришлось самой зарабатывать на жизнь, поэтому у нее так и не нашлось времени, чтобы наверстать упущенное — вероятно, в какой-то мере и по собственной вине, — но как бы то ни было, теперь уже поздно начинать все сначала.
— Ах, Боже мой, никогда не поздно, — заметила Тильда и тут же неожиданно спросила у Терезы, можно ли обратиться к ней с просьбой. Дело в том, что она не знает, когда Тереза именинница. У них именины не празднуют. И поэтому она, мол, настоятельно просит фройляйн Фабиани принять от них с отцом именинный подарок задним числом. И не успела Тереза что-либо возразить, как Тильда уже исчезла в соседней комнате и вернулась, неся пальто из английского драпа. Девушка попросила фройляйн Фабиани встать с кресла, чтобы она могла помочь ей надеть пальто. Оно сидело на Терезе так, словно было сшито по ее мерке. Но если, мол, надо что-то подправить, то фирма, где пальто было куплено, берет на себя любые переделки.
— Что вы такое говорите! — воскликнула Тереза. Она стояла перед большим зеркалом платяного шкафа в комнате Тильды и разглядывала свое отражение. Действительно, пальто было красивое, сидело оно великолепно, и Тереза выглядела в нем как довольно молодая дама из состоятельных кругов общества.
— Да, вот еще что, — сказала Тильда и протянула Терезе небольшой сверток в папиросной бумаге. — Это в придачу к пальто. — Там было три пары перчаток — белые, темно-серые и коричневые, лучшего шведского качества. — Шесть и три четверти — это ведь ваш размер?
Когда Тереза собиралась примерить одну из перчаток, в комнату вошел господин Вольшайн.
— Поздравляю, фройляйн Фабиани, — сказал он.
— С чем же, господин Вольшайн?
— У вас же сегодня день рождения, как мне сообщила Тильда.
— Да нет же, у меня сегодня не день рождения и не именины, так что я действительно не знаю…
— Ну тогда мы отпразднуем его сегодня, и точка, — заявила Тильда.
Обед прошел как нельзя лучше, они распили бутылку белого бургундского за здоровье Терезы, и она чувствовала себя подлинной виновницей торжества. Когда подали кофе, появилась сестра господина Вольшайна, а позже и его коллега, некий господин Веркаде из Голландии — мужчина не первой молодости, но безбородый и без усов, каштановая шевелюра с сединой на висках, черные брови и водянисто-голубые глаза. Говорили об острове Ява, где господин Веркаде прожил много лет, о морских путешествиях, о роскошных океанских пароходах, о балах, которые там задавали, о достижениях прогресса на транспорте во всем мире и о некоторой отсталости в Австрии. Сестра господина Вольшайна взяла свою родину под защиту. Господин Веркаде, естественно, не брался судить о здешних порядках и весьма ловко перевел разговор в более безобидную плоскость — об оперных спектаклях, знаменитых певицах, концертах и так далее, причем иногда с особой обходительностью обращался и к Терезе.