ЭРКМАН-ШАТРИАН
ТЕРЕЗА
«Тереза» — историческая повесть известных французских писателей второй половины XIX века Эмиля Эркмана и Александра Шатриана, писавших под общим именем Эркман-Шатриан. В повести воскрешается ряд героических эпизодов времен французской революции XVIII века. Действие происходит в те дни, когда французская революционная армия вела ожесточенные бои в Вогезах, сдерживая натиск контрреволюционных войск.
Главный персонаж — бесстрашная маркитантка революционной армии, дочь учителя, скромная девушка, ставшая подлинной героиней. Она добровольно взяла на себя обязанность доставлять продовольствие для солдат, следовала за ними по трудным дорогам войны. Вместе с отцом и братьями она мужественно сражалась за дело революции и пользовалась огромным уважением среди солдат; ее пример воодушевлял людей на подвиги.
Книга написана от первого лица. Эльзасский мальчик Фрицель рассказывает о том, что́ ему запомнилось, что́ он пережил. Героические эпизоды в его рассказе чередуются с описанием повседневной жизни селения, затерянного в горах.
Читатель видит бесстрашных добровольцев республиканской армии, поднявшихся на борьбу с захватчиками, видит жителей горного селения, простых людей, ставших на сторону революции. Перед глазами — целая галерея лиц, образы отважных защитников дела революции, связанных нерушимыми узами товарищества, готовых на любую жертву во имя счастья народа.
Перевод с французского А. ХУДАДОВОЙ
Редакция В. ДЫННИК
Глава первая
ТИХО и мирно жили мы в селении Анштат, затерянном среди немецких Вогезов. Мы — это мой дядя, доктор Якоб Вагнер, наша старенькая служанка Лизбета да я. После смерти своей сестры Кристины — моей матери — дядя взял меня к себе. Мне шел десятый год. Я был белокур, румян, свеж, как херувим. Носил я вязаный колпак, коричневую бархатную курточку, переделанную из старых дядюшкиных шаровар, серые холщовые штанишки и сабо[1], отороченные войлоком. В селении меня звали «малыш Фрицель». По вечерам, вернувшись после своих разъездов, дядюшка сажал меня к себе на колени и, раскрыв «Естественную историю» господина Бюффона[2], учил меня читать по-французски.
И сейчас я словно вижу перед собой нашу комнату, низкий потолок с закоптелыми балками. Слева — дверь в сени и дубовый шкаф; справа, в нише, за зелеными саржевыми занавесками, — дядина кровать; в глубине — вход в кухню и рядом с ним — чугунная печка, украшенная крупными выпуклыми изображениями, означающими двенадцать месяцев, — знаками созвездий Овна, Рыб, Козерога, Водолея, Весов и прочими. Два оконца, увитых с улицы виноградными лозами, выходят на Родниковую площадь.
Вот встает перед глазами стройная фигура дяди Якоба. У него высокий лоб, шапка русых волос изящно обрисовывает широкие виски; нос с легкой горбинкой, голубые глаза, округлый подбородок и нежный добрый рот. На нем штаны из черного ратина, голубой кафтан с медными пуговицами и мягкие сапоги со светло-желтыми отворотами, спереди украшенными шелковой кистью. Дядюшка сидит в кожаном кресле, положив руки на стол, и читает, а солнце отбрасывает на его продолговатое обветренное лицо дрожащие тени виноградных листьев.
Это был человек большой души, убежденный сторонник мира. Ему было под сорок, слыл он за лучшего врача в краю. Потом я узнал, что он любил строить планы всемирного братства и что пачки книг, которые время от времени приносил ему почтальон Фриц, касались этого важного предмета.
Как сейчас вижу все это. Вижу я и нашу Лизбету, добрую старушку с улыбающимся морщинистым лицом. На ней казакин и синяя холщовая юбка; она сидит в углу за прялкой. Вижу и кота Роллера — он дремлет у очага, распушив на полу хвост, а его круглые золотистые глаза блестят в темноте, как глаза совы.
И мне кажется, что сто́ит мне пройти сени, как я окажусь в душистом фруктовом саду, что сто́ит лишь взобраться по деревянной лестнице, ведущей наверх из кухни, как я попаду в свою каморку и вспугну там синиц: мы вместе с, Гансом Аденом, сыном сапожника, ловили их на дудочку. Синих и зеленых синиц…
Элиза Мейер, дочурка бургомистра, часто забегала полюбоваться на них и просила подарить ей синичку. А когда мы с Гансом Аденом, Людвигом, Францем Сепелем и Карлом Штенгером гнали коров и коз на Биркенвальдское пастбище, она вечно цеплялась за мою куртку и упрашивала:
— Фрицель, позволь и мне проводить вашу корову. Не прогоняй меня!
И я отдавал ей хлыст. Мы все вместе разводили костер на лугу и пекли в золе картошку.