— Да ты повернешься или нет, озорник?
Что за наказание! Пропади пропадом все твои лошади, Иери, да и ты вместе с ними!.. Что ж, придется снова ждать — воробьи улетели довольно далеко. Вдруг один воробей громко зачирикал… они возвращаются на крыши… Ах, боже мой, только бы Иери снова не закричал, только бы было тихо… Ах, если б никого не было и на ферме и на дороге! Сердце замирает! Вот наконец один снова слетел. Ганс Аден дергает меня за полу куртки… Мы затаили дыхание… снова онемели — мы полны страха и надежды!
Все это я представлял себе заранее, и мне не сиделось на месте.
— Господи, да что это с тобой! — твердила Лизбета. — Вскакиваешь, мечешься, как неприкаянная душа… Сиди смирно!
Я уже ничего не слышал; прижавшись носом к стеклу, я думал:
«Придет или не придет? Может, он уже там… А вдруг он пошел с кем-нибудь еще?»
При этой мысли я ужаснулся.
Я уже собрался уходить, когда наконец Ганс Аден пересек площадь. Он выжидательно поглядывал в сторону нашего дома, но ждать ему долго не пришлось: я мигом очутился в сенях и отворил дверь, на этот раз не позвав Сципиона. Затем мы побежали, крадучись вдоль стены, — я боялся, что мне дадут еще какое-нибудь поручение, боялся помехи: ведь столько бед может стрястись в этом мире! И, только когда мы с Гансом были далеко от дома, в Крапивном переулке, мы остановились и перевели дыхание.
— У тебя зерно есть, Ганс?
— Есть.
— А нож?
— Будь спокоен, вот он. Но послушай, Фрицель, не могу же я все тащить. Ты понесешь кирпичи, а я — черепицу.
— Хорошо. Пошли!
И мы пошли задами, через поле, по колено в снегу. Окликни нас тогда Кротолов, Коффель и даже сам дядя, мы удрали бы, как воры, не поворачивая головы.
Немного погодя мы подошли к заброшенной черепичной мастерской — ведь зимой редко обжигают черепицу — и прихватили несколько кирпичей. Затем поднялись по лугу, перелезли через изгородь почты, покрытую инеем, и очутились прямо перед большими кучами навоза позади конюшни и сарая. Уже издали мы увидели воробьев, усевшихся рядком на самом краю крыши.
— Я же говорил тебе! — сказал Ганс. — Послушай… послушай!..
Минуты через две мы расставили ловушки между навозными кучами, порасчистив снег. Ганс, срезав веточки, осторожно приладил черепицу, а вокруг разбросал зерно. Воробьи сидели на крыше и сверху молча наблюдали за нами, чуть поворачивая головки. Ганс Аден поднялся, вытирая нос обшлагом рукава, и, прищурившись, наблюдал за воробьями.
— Готово, — произнес он вполголоса. — Вот они все сюда и слетят.
Мы вошли в сарай, полные надежд. И в тот же миг вся стая улетучилась. Мы ждали, что они прилетят снова, и просидели до четырех часов, съежившись за снопами соломы, но так и не услышали воробьиного чириканья. Воробьи разгадали наши намерения и улетели подальше, на другой конец селения.
Посудите сами, как нам было досадно! Ганс Аден, несмотря на свой покладистый характер, был вне себя от негодования, а я уныло раздумывал: что за глупая затея — ловить воробьев зимой, когда они кожа да кости, — ведь надо целых четыре воробья на один глоток!
Наконец, устав ждать, мы под вечер вернулись в селение: шагали по большаку, дрожа от стужи, засунув руки в карманы, с мокрыми носами, нахлобучив колпаки до ушей, — словом, в самом жалком виде.
Когда я вернулся домой, уже совсем стемнело. Лизбета готовила ужин, но мне было неловко рассказывать ей о том, как нас провели воробьи, поэтому я, против обыкновения, не вбежал в кухню, а осторожно открыл дверь в комнату, погруженную в темноту, и бесшумно уселся за печкой.
Все было тихо. Сципион спал под креслом, свернувшись клубком, а я с четверть часа отогревался, слушая, как гудит пламя. Я думал, что госпожа Тереза спит, но вдруг она окликнула меня ласковым голосом:
— Это ты, Фрицель?
— Да, госпожа Тереза, — ответил я.
— Ты греешься?
— Да, госпожа Тереза.
— Ты, верно, очень озяб?
— О да!
— Что же ты делал после обеда?
— Ставил ловушки на воробьев вместе с Гансом Аденом.
— Вот что! И много поймали?
— Нет, госпожа Тереза, немного.
— Сколько же?
Мое сердце обливалось кровью при мысли, что придется сказать этой достойной женщине о нашей неудаче.
— Верно, каких-нибудь двух-трех, Фрицель?
— Нет, госпожа Тереза.
— Так вы ни одного не поймали?
— Ни одного.
Она замолчала, и я решил, что она глубоко сочувствует нашему горю.
— Да, это прехитрые птицы, — заметила она немного погодя.
— О да!
— У тебя ноги не мокрые, Фрицель?
— Нет, я был в деревянных башмаках.