Сколько горьких рыданий и жалоб бывает у того, кому приходится переселяться из родной хаты в чужую, из родного села на чужбину. Девушка, когда уходит от родной матери к свекрови, заливается безутешными слезами, т. к. знает, что не будет ей так тепло, как среди родных. С какой тяжестью на сердце уезжает обездоленный русин на чужую сторону за море! Это совершенно естественно и не удивительно. Потому, что место рождения, где вырос, узнал мир и людей, срослось с его душой и стало нераздельной частью его бытия.
Мраком черного моря покрылась Галицкая Русь, когда насильственным порядком выбрасывали несчастных людей из родных хижин, из своих хозяйств, сел. От отчаяния сжималось у них сердце. От материнского очага, отчего гнезда прогоняли русских людей чужеземцы и проходимцы, немцы и мадьяры, которые бесправно вторглись на Русскую землю.
Кругом пламенели пожары, высоко поднимался черный дым из соломенных крыш. С визгом скрипели наскоро сколоченные виселицы для людей. Тысячи людей с перевязанными руками, окруженные толпою бешенных собак, жандармов, полицейских, гайдуков, разъяренных солдат и прочих, жаждущих людской крови шакалов, угоняли все дальше и дальше от своих мест на чужбину. Родные Карпаты оставались позади, а впереди, черной змеей вилась неизвестная дорога. В записках священника Иоанна Мащака читаем:
“Из г. Самбора 6 сентября 1914 года транспорт арестованных был направлен в Венгрию. В Лавочном в вагон влетел фенрих т. е. , прапорщик, и канчуком бешено стал бить по голове священника Северина Ясеницкого. Когда священник заметил, что Бог будет им судьею, Фенрих стал бить его по лицу, а затем всех, кто попадался ему под руку. "
В Мароше Лаборе солдаты задержали поезд и палашами избивали людей в каждом вагоне. Без хлеба и воды, в невыносимой жаре и духоте раскаленного дня, и в мрачную холодную ночь удалялись сбитые штыками в одну кучу люди в немецкий и мадьярский ясыр. Куда только их не загоняли? Гнас, Фельдбах, Оберголлябурн, Геллерсдорф, Вена, Мискольч, Штамар - Немети, Эестергом, Будапешт, и один Всеведущий Господь знает, где еще они гнили в подвалах, в сырых погребах и тюрьмах, где они, как черные волы, гнули под ярмом работ свои шеи и хребты.
Город Терезин на Огре Terezinstadt an der Eger лежит в роскошной долине Северной Чехии напротив Рудогор: входит в состав уезда Литомерице. За городом притаилась, будто вросла в землю, крепость времен Марии Терезии (Mala Pevnost), обнесенная кирпичными валами и рвами полными воды.
Это и есть Терезинская крепость, в которой лучшие помещения служили до первой мировой войны казармами для солдат, похуже были тюрмами и темницами для наибольших преступников австрийской монархии; некоторые стояли совершенно пустыми. И вот, 3 сентября 1914 года все казематы, тюремные вязницы и темницы, все конюшни с лошадиным гноем, все коридоры и сырые подвалы наполнились изгнанниками, уроженцами Карпатской Руси. Тысячи галицких невольников загнали немцы в холодные стены, закрыли железными дверьми. Лютые, как тигры, ключники и профосы надзирали за ними. Вооруженные солдаты стояли на сторожевых местах, у ворот, дверей и решеток. Началась тяжелая неволя.
Интеллигентные и простые люди должны были совершенно бесплатно весь день отрабатывать всякие черные работы не только в самой крепости, но и в городе, чистить улицы, каналы, уборные в заразных лазаретах, трудиться в огородах и в поле. В крепость было два входа. На каждом шагу стояли заставы. Бежать было немыслимо. В гнездах вшей, в гное бесчисленных ран и болячек необходимо было вести непрерывную борьбу с болезнями, которые путем проникновения в здоровый организм болезнетворных микроорганизмов могли охватить всю крепость. Все же тысячная громада узников, почти наполовину перемешенная с интеллигенцией, при деятельной поддержке чехов, особенно двух чешек, Анны Лаубе и Юлии Куглер, в скором времени завела в своих тюрьмах лад и порядок, справилась с насекомыми, установила часы для мойки и стирки белья, заготовила из досок нары, короче говоря старалась всячески завести образцовую чистоту.
Но тюрьма оставалась тюрьмою. Не приведи Бог коротать жизнь на чужбине! Чем дольше день, чем тяжелее гнет, тем тяжелее тоска, которая словно сверло насквозь сверлит сердце, словно долото колет грудь на части. Вспомнишь только, что Родину пришлось бросать против своей воли, так и зальешься горячими слезами, зарыдаешь, как малое дитя. Когда же в голову залетит мысль, что не дай Бог, на чужбине постигнет смерть, то сам не знаешь как успокоить раздраженное чувство.