– Давайте ближе к делу. – Александра вздернула подбородок. – Что вы от меня хотите?
– Я предлагаю вам окончательное решение. – Улыбка погасла на лице Таната: он говорил серьезно, и каждое слово падало в пространство словно камень, брошенный в воду.
– Почему именно мне?
– На протяжении ста семидесяти лет вы были символом начала Вечного мира. – Танат зловеще улыбнулся, и по его голограмме пробежала едва заметная рябь. – Теперь вы станете знамением его конца.
* * *
Слова Таната пробудили воспоминания. Потоком мутной воды они хлынули в мозг, и образы прошлого возникли перед глазами…
Александре семь лет. Она ставит свечку у иконы святого в полутемной церкви, сокрытой в тенистой роще недалеко от дома. Воздух наполнен запахом ладана. Рядом стоит мама, ее карие глаза светятся теплом и нежностью. Она держит на руках малыша двух лет, Виктора – младшего брата Александры. Подходит папа – взгляд как всегда суровый, сосредоточенный, – крестится у иконы и ставит свечу. А потом улыбается маме, Виктору – и Александре…
Она родилась в религиозной семье. Детство Александры было наполнено верой: ежедневные походы в церковь, заставленная иконами квартира, молитвы по утрам и вечерам, занятия в воскресной школе.
Когда Александре исполнилось шестнадцать, родители взяли ее на паломничество в монастырь, затерянный далеко на севере. Вместе с другими прихожанами церкви они затемно отправились в путь на арендованном автобусе. Ночью прошли дожди, а на утро ударил первый октябрьский морозец: ухабистая дорога, изгибами рассекавшая стылый лес, напоминала стекло. Водитель вел автобус аккуратно, и не было его вины в том, что случилось дальше: на очередном крутом повороте со встречной полосы вынесло огромный бензовоз.
Александра с родителями сидела в конце салона – их подбросило вверх и вперед, когда с громким скрежетом автобус врезался в бак бензовоза.
Лежа на полу с рассеченной от удара головой, Александра слышала вопли, но не могла потом вспомнить, кричала ли сама. Кажется, мама лежала рядом и, корчась от боли, сжимала ее руку, а потом что-то громыхнуло – как будто над головой взорвался фейерверк, – и пламя заполнило салон автобуса, пожирая и живых, и мертвых…
Позднее кто-то из врачей сказал Александре, что паломникам очень повезло (если можно назвать везением гибель сорока трех человек): авария произошла недалеко от города, и вертолеты спасателей быстро доставили раненых в больницы.
Александра находилась при смерти: переломы позвоночника и рук, ожоги всего тела и дыхательных путей, множественные порезы и травма глаз не оставляли шансов на выживание. В бессознательном состоянии ее госпитализировали в Центр экстренной медицины, где совсем недавно в рамках экспериментального проекта группа ученых синтезировала наногены и теперь подбирала тяжелых пациентов (как говорили медики – «уходящих») для испытания нового вида терапии.
У Александры не было других родственников, она осталась сиротой, а потому спустя несколько дней, когда ее состояние стабилизировалось, и врачи уладили все юридические тонкости, началось лечение: тонкая игла проткнула вену, и серого цвета раствор, кишащий микроскопическими механизмами, влился в кровоток.
Первой генерации наногенов потребовалось сто сорок восемь часов, чтобы полностью восстановить организм Александры. Врачи были ошеломлены результатом. Столпившись возле койки, на которой лежала очнувшаяся после искусственной комы целая и невредимая шестнадцатилетняя девушка, они не могли поверить своим глазами – как и не могли представить, что спустя сто семьдесят лет последнее поколение наногенов – одиннадцатое по счету – будет способно регенерировать организм человека за пару часов.
Поджав колени к груди, Александра испуганно рассматривала врачей, сгрудившихся у ее кровати. По их изумленно-восторженным лицам она понимала, что они стали свидетелями чего-то по-настоящему фантастического – чуда, созданного не Богом, но человеком.
Среди людей в белых халатах Александра заметила рослого молодого человека с копной взъерошенных волос. В отличие от коллег, смотревших на девушку как на лабораторную крысу, невесть каким образом избежавшую смерти, он глядел на нее с теплотой и благоговением – как на символ надежд и чаяний, неожиданно ставших реальностью. «Мирон Бранат», – прочитала Александра на его бейджике, заодно удивившись, каким зорким стало ее зрение: из-за близорукости она с детства носила очки, в которых теперь не было надобности.