С полминуты покорчил гримасы у зеркала — какую личину нацепить? Надо поторапливаться, скоро запропавших Вебера-Брауна хватятся, а при спешке процесс мордопеределки выйдет преболючий. По приколу, чтоб уж совсем сюр и глум, захотелось в Берлине «перекинуться» в Штирлица. Увы, долго и больно, я ж в Вячеслава Васильевича не перестраивался. Что заметил — на порядок проще влезть в ту физиономию, в которую когда-то «оборачивался», очевидно Программа работает «по памяти». Так-так-так, не стать ли Костолевским, ведь Игоря Матвеевича облик я аж дважды примерял и в прошлой командировке в золотые шестидесятые и здесь, в тридцать восьмом, по Москве шляясь.
Прилёг на диванчик, пока идёт перекройка морды лица самое время отвлечься, призадуматься о дальнейших планах, дабы не спалиться по глупости — всё-таки Берлин, гестапо, молодой и энергичный Мюллер на посту!
Таки сволочь Целлариус. Ещё в поезде, едва-едва уселись, ещё не успел потребовать по неискоренимой совдеповской привычке (ну и подкрепления легенды для) чаю у проводника, как фрегаттен-капитан начал «разоружение» и вежливо но непреклонно отжал все три имеющихся ствола, даже не постеснявшись профессионально «охлопать» «Бориса Борисова», даже в район промежности не погнушался сунуться, извращуга. А затем и в вещах порылся. По деньгам я упёрся категорически.
— Не отдам кровно заработанные, лучше пропью в дороге.
— Друг мой, гм, Борис. Мы скоро очутимся в рейхе, воюющем государстве, где вооружённые и нетрезвые люди привлекают ненужное внимание.
— Деньги не отдам, дёрнетесь забрать — шеи посворачиваю и в бега подамся.
Два сопровождающих шкафа глянули на начальника, но Целлариус решил не обострять и ограничился только оружием. Эх, хорошо бы АлександЕр приехал на явку, он большой спец по Прибалтике, Финляндии и Северо-Западу Советского Союза. Такого матёрого гада завалить — большой бонус СССР к 1941 году.
Препротивно задребезжал-затренькал телефон. Ну, это легко, это предусматривалось. Козырь в том, что голоса смоделировать могу всей убиенной пятёрки, решил начать разговор как Курт, чаще других исполнявший прямой функционал охранника, тем более телефон у входа, как раз рядом диванчик «сторожёвский», там ночами кто-то из «обслуги» постоянно подрёмывал.
— Слушаю, Курт.
— Это Мюллер, как объект?
— Кхм, объект беседует с, кхм, гостями, нервничает.
— Ничего не предпринимайте, ждите. Калитка открыта?
— Так точно!
— Не ори так, болван! Через четверть часа будьте готовы.
Уфф, семь потов сошло, таки не мастак я в шпионство. Прилёг и минут 9–10 усиленно «перестраивал» лицо «под Костолевского», лихорадочно размышляя как «по тихому» обезвредить группу захвата. Однозначно они на автомобиле, а то и на двух. Нет, скорее в один влезут, бензин в рейхе лимитирован, только спецперевозки, всё вермахт забирает, такси и те в подавляющем большинстве на приколе. Так, водитель наверняка останется в салоне, да и калитку велено приоткрыть, не ворота. По идее, на кой здесь и сейчас большая толпа, даже без группы захвата в доме пятеро вооружённых сотрудников. Это я знаю, что они все разоружены и трупы. Но Мюллер то об этом не догадывается. Или догадывается? Может слово какое условное надо было сказануть? Эх, не попытал Франца с Куртом, эх дурачина-простофиля!
Впрочем, рано паниковать и усложнять. На календаре 1939 год, Берлин, кругом патрули и бдительные граждане, вряд ли неизвестный мне абверовский Мюллер слишком уж сложной считает задачу повязать строптивого, пусть и физически сильного, но одиночку. Поди приедет, пригласит на встречу с Канарисом и вуаля, возьмут под стволы у вешалки с одеждой, далее — наручники, машина, камера…
Услышал «мотор» метров за двести, вот она — киборжья чуткость, выскочил с топориком в правой руке и отличным кухонным ножом в левой к калитке, приоткрыл её самую малость. Лёгкий снежок, Рождество, в подъехавшем автомобиле трое (углядел через щёлку в воротах). Дверцами не хлопнув вышли все, странно, неужели водила с ними. Нет, стоит у авто, руки в карманы. Вся троица среднего роста, жилистые, ни хрена не коренастые и перемещаются хищно-плавно. Барсы, бл, снежные…