— Секундочку, вытяните руки, Константин Константинович, попытайтесь присесть. Больно? В каких местах? Понятно. Записывайте, товарищ Лобанов!
И начал Пумпянский завуалировано и подло издеваться над органами НКВД. Как там пел Джигурда Никита в конце восьмидесятых века двадцатого: «доктор сыпал терминами прытко», так и Евгений Альбертович частил латынью словно из пулемёта, распрекрасно понимая, что у «доктора Лобанова» не получится даже половину умствований старшего коллеги зафиксировать. Любопытно, что Рокоссовский мгновенно «выкупил» издевательства мэтра над незадачливым ординатором и даже улыбнулся мне поощрительно. Чтоб как-то поставить на место разошедшегося Евгения Альбертовича, решил сломать «профессору» сценарий. Подсел к Константину Константиновичу, взял комдива за кисть и сделал вид, что пульс считаю. Даже поумничал в ответку самую малость.
— Пульс хороший, ровный. Частоту зафиксировать, профессор?
— Кхм, да-с. Непременно запишите Семён, простите, запамятовал, как вас по батюшке?
— Семён Семёнович! Лобанов Семён Семёнович.
— Пишите, Семён Семёнович! Пишите!
За десять секунд контакта дал импульс организму Рокоссовского «перестроиться». Тут ничего сверхъестественного — чуть «разгоняется» кровоток, отчего аппетит зверский и заживление ран и прочих внутренних болячек происходит на порядок быстрее. Примерно на лунный месяц запрограммировал новый режим для тела будущего маршала Советского Союза, за это время заживёт всё на сорокатрёхлетнем мужике как, прости Устав, на собаке…
И не только кости срастутся, но и прочие органы обновятся и всю дрянь, что накопилась к сорока с лишним годочкам, выведут из организма. Если не погибнет Константин Константинович от снаряда, бомбы или пули, за сотню лет проживёт — стопроцентно! Тут, правда, есть условие, пунктик небольшой, — ближайший месяц комдив не должен ограничивать себя в еде, но пребывание в санатории идеально ложится в схему. У выздоравливающего пациента пробудился аппетит? Отлично, прекрасно, замечательно! Значит, советские военные врачи справились с задачей, кушайте товарищ Рокоссовский хоть двойную, хоть тройную порцию!
Заночевать пришлось в Архангельском, ибо Пумпянский приезжал в бывшее имение князей Юсуповых на два-три дня, потом мотался читать лекции в медицинский, консультировал и снова возвращался в главный военный санаторий РККА. Мне же как раз пару суток надо тут перекантоваться, присмотреться к другим «отдыхающим» высшим военным чинам. Глядишь, какую бестолочь пустоголовую и ущучу, не допущу к командованию дивизиями и корпусами в сорок первом — сорок втором. Хотя, советские генералы в большинстве своём солдат не жалели и в победном сорок пятом…
Койку выделили в большой «молодёжной» комнате, где аж четырнадцать скрипучих однотипных кроватей ровнёхонько (таки армия, таки военная медицина!) выстроились в два ряда. А далее по коридору точь такая же комната, только кроватей там всего восемь — «женская прекрасная половина» в ней обитает.
Медикусам постарше, помаститее, особенно сотрудникам санатория, положены отдельные покои, а те кандидаты наук, кто не на постоянной основе лечит красных командиров, расселяются по двое в комнате. Вечерами, как предупредил Пумпянский, ординаторы устраивают посиделки под гитару, немного выпивают. Евгений Альбертович боялся, что коновал из НКВД, шифруясь под доктора не только спалится сам, но и на него тень бросит, что негативно скажется на карьере лечащего врача комдива Рокоссовского. Даже органов не так боится товарищ Пумпянский, как недоброжелательства коллег. Ясен пень — в медицине свои интриги и склоки, лучше туда не соваться. Посему не стал спорить и легко принял версию Альбертыча о своём «фершалском» образовании и заочном обучении, по протекции комитета комсомола в Томском меде.