— Семён, подымайся, пошли к дЭвочкам, Тамаре тётка варЭнья вишнёвого отгрузила, надо употребить пока нЭ испортилось, — усатый и донельзя бравый грузин Гогоберидзе (везёт же в этой «командировке» на грузин по фамилии Гогоберидзе) настраивая гитару затренькал легко узнаваемую «Сулико». Бл, как предсказуемо…
— Неохота, полежу, почитаю.
— Идём, обидятся барышни. Их там сЭйчас полдюжины, а из кавалеров только я, ты, да Рувим с Мойшей. А с них толку — чуть.
— Скажи, Вахтанг, почему Михаила Мойшей называешь? Антисемит?
— Боже упаси, — картинно закатил глаза Гогоберидзе, — просто, он такой же Миша как я — Ваня. Всё, хватит отговариваться, пошли, тобой Наталья заинтЭрЭсовалась.
— Мало им военных?
— Э! НичЭго ты не понимаешь, — разгорячился Вахтанг, — про дЭвочек и так сплетни распускают, что они с вояками за подарки, что шлюхи. А им обидно, правильные дЭвочки! А ты же свой, врач, хоть и ненадолго в Архангельском. Но компанию не порть! От Рувима с Мишей толку чуть — как к банке варЭнья присядут — не оторвать. Я один шЭстерых красоток не вытяну.
Пришлось идти, благо и Гогоберидзе родственники «подогрели» небольшим сосудом, эдакой миниатюрной «путинской амфорой» литров примерно на пять с половиной.
Встретили нас радостно, ибо два заблаговременно пришедших дамских угодника еврейской наружности как и напророчил Вахтанг, уделяли внимание исключительно чаепитию, щедро черпая из небольшой розеточки густое (апрель месяц, застоялось с осени то) вишнёвое варенье. Гогоберидзе шёл с гитарой (я тащил вино и три банки с консервированными абрикосами) и наигрывал хит про «кипучую, могучую».
— Ой, ребята, проходите, Семён, давайте банки, выроните.
— Ничего, я ловкий. Хотите пожонглирую?
— Ой, конечно! Смотрите, смотрите!
Вахтанг быстро сориентировавшись «урезал» марш Дунаевского из киношедевра «Цирк». Грех подвести такого аккомпаниатора, быстро поставил вино на стол и подбросил с правой руки все три банки компота разом…
Врачихи немного театрально взвизгнули, но ловкость рук и отменная подготовка, а говоря по правде, реакция и координация примерно раз в 20 превышающая среднюю у гомо сапиенс, не позволили консервам грохнуться на паркет ни единого разочка за без малого полутораминутный «номер».
Следующие полчаса прошли довольно таки прогнозируемо. Гогоберидзе исполнял песенные заказы барышень. Спели вполголоса новомодную «Катюшу», «Москву майскую», «Гренаду». Чудный грузин в перерывах между песнями успевал галантно пофлиртовать со всеми «дЭвочками», но особое внимание уделял широкобёдрой Нонне. Рувим и Мойша-Миша на красавиц внимания практически не обращали, спорили о методике излечение ожогов у танкистов — классическое «в лесу о бабах, с бабами о лесе», а потому мне приходилось поддерживать беседу с Натальей, мастерски подсевшей к робеющему «доктору Лобанову» и с острой на язык Майей.
Наталья — двадцатишестилетняя разведёнка, о чём заранее уведомил Вахтанг, следовательно, шанс есть, дерзай Сёма, лови момЭнт! А вот Майя стопудово девственница, — ишь какая злюка, так и норовит поддеть «фершала из Томской тайги». Понимая, что ещё немного и спалюсь, очень уж грамотно Майя меня обкладывала вопросиками — у кого учился, по какой теме специализируюсь, потянулся к гитаре, отставленной на минутку промывающим связки голосовые добрым вином доктором Гогоберидзе.
— И вы тоже певец? — злюка-девственница хитро сощурилась, обдумывая очередную колкость.
— Майка, прекрати человека в краску вгонять, — Наталья «защищала», явно показывала права на мужика, хоть и не особо на морду лица смазливого, зато ловкого и, судя по взглядам на дамские декольте бросаемым, не такого рохлю как Рувик с Мойшей.
— Просим, просим, — картинно захлопала Майя, её поддержали, только доброжелательно — Света и Таня и Нонна. Гогоберидзе поощрительно кивнул — мол, не дрейфь. Только два еврейских медикуса никак не отреагировали, хотя, как сказать — перешли от поглощения варенья к рисованию, по детски торопливо и неряшливо изображённый танк с лобовой части охватило пламя, следовательно у спецов по ожогам в данном случае экипаж подгорает лицами, а не задницами…
Чёрт, ступор случается и у Терминатора, — какую песню исполнить, чтоб не пришёл трындец легенде, может про «ой мороз мороз, не морозь меня, моего коня»? Самое то для сибирского валенка-фершала и там нет никаких указивок, песня универсальная, вневременная…
И уже совсем было хотел грянуть «под Золотухина» про мороз, коня и ревнивую жену, но зацепился взглядом за два ряда халатов, вывешенных врачихами в дальнем углу. Халаты прикрывали нижнее бельё, на третьей верёвке совсем уже в углу, почти к стенке упрятанное, замаскированное от нескромных мужских взоров.