Гостеприимный хозяин выделил видавший виды, но тёплый, «ещё с царских времён» тулуп и подзаряженный «Контактом» лишних вопросов не задавал, разве что воспоминаниям иногда предавался, как оно было распрекрасно в ранешние времена, пока за сербских студентишек-бомбистов царь сдуру не решил вступиться. И вроде не обижает Иван Палыча латышская власть, и при царе и при Республике как служил при дерьмовозках, так и продолжает, без карьерных взлётов и падений — стабильность. Но! Раньше были времена, а теперь — моменты, да-с, судари!
Время неспокойное, Латвия хоть и не дошла до комендантского часа в столице, но полиция славного города Рига к «подозрительным» прохожим и в светлое время суток присматривается, а кого-то и просит предъявить докУмент…
В Латвии оказался по причине прозаической — бежать из Минска в Литву не комильфо, рядом и вермахт и части РККА с поляками цепляются, за Вильно-Вильнюс «соотечественники» очень уж рьяно взялись. Можно запросто пулю словить от нервных часовых или в засаду угодить. Рига — самый оптимальный вариант из городов прибалтийских, чтоб перекантоваться пару месяцев и далее в Германию проскочить. В столице Советской Белоруссии благодаря могучим коркам «Красной Звезды» и нечаянной встрече с самим Хацревиным, помнившим «разведчика» по редакционным посиделкам, заимел отличную «крышу» в республиканской молодёжной газете. Захар Львович намекнул белорусским товарищам, что Яшкин Иван Степанович как спецкор «Красной Звезды» прислан для особой миссии и требовать от него очерков и заметок «срочно в номер» не надо, ибо политика — дело тонкое! Сказал так Хацревин и попёр с передовыми частями третьей армейской группы, Белорусского Особого Военного Округа, преобразованной по случаю Похода в Третью армию (дружил журналист с Василь Иванычем Кузнецовым, командующим новосозданной 3-ей армией) освобождать от польского гнёта территории отходящие СССР.
Здесь РККА начала «Освободительный поход» 18 сентября, так и вторжение вермахта в Польшу началось 2 сентября, небольшой, но сдвиг. Хотя, как сказать небольшой — «тут» Рыдз-Смиглы отдав приказ об эвакуации Правительства из Варшавы, остался в столице и, приводя в пример героизм моряков эсминца «Гром», заявил, что гарнизон будет драться до последнего. 23 сентября люфтваффе удачно отбомбились по штабу маршала, Смиглы и ещё полста человек похоронили в братской могиле. Варшава капитулировала 30 сентября, что позволила куда как большему количеству армейцев и гражданских интернироваться в Румынию и Венгрию. Самурайскую жертвенность маршала Рыдз-Смиглы воспели британские ифранцузские газетчики, но, как и «у нас», решительного удара за Западе по слабеньким германским частям, не последовало. Зато как ликовала Москва, как Вячеслав Михалыч и Иосиф Виссарионыч оттоптались на «уродливом детище Версальского договора», как злорадствовали и с партайгеноссе берлинскими лобызались-ручкались. Знали бы…
Вечером третьего октября направился в «буфет-столовую» при Минском горисполкоме. Сябры как-то ухитрились совместить два слова и превратить буфет плюс столовая в нормальный такой, уютный ресторанчик на два десятка столиков для номенклатуры среднего звена. Гулеванить не собирался, хотел затариться калорийными продуктами (икра, колбаса, сыр) перед рывком через госграницу — велика вероятность несколько часов бегать, а то и плыть по графикам рекордов олимпийских, расход калорий невероятный, организм прям истончается и истощается, словно горб у верблюда скукоживается…
Сделав заказ в «буфете», отошёл отужинать в «столовую», благо в одном зале и то и это… Все столики заняты, к некоторым на четыре персоны рассчитанным, дополнительно стулья приставлены — по пять-шесть человек приём пищи осуществляют. А угловой столик в одиночку занимает пьяный, с прищуром недобрым и кобурой распахнутой, капитан. Не армейский — энкавэдэшник, то есть, ежели брать по меркам РККА, так цельный подполковник.
А над столом картина — та самая из песни Владимир Семёныча, с заколотым витязем…
Конечно, мимо пройти не мог. Правда, диалог пошёл не так как у Высоцкого, но тоже интересно.
— Разрешите.
— О, бл, смельчак, — капитан широким жестом отмахнул-разрешил, — падай! Откуда сам?