Сара ковыряла скрепкой в замке двери своей камеры. Она делала это сосредоточенно и не спеша. Ее внимание привлекло постукивание дубинки. Оно приближалось. Сара еще энергичней взялась за работу, у нее даже не дрожали руки.
Дуглас шел по тускло освещенному коридору, и постукивал по стене дубинкой. Почти не сбавляя шаг, светил в окошечки камер. Более тщательная проверка не нужна. Все пациенты пребывают в состоянии глубокого ступора, вызванного торазином: обессиленные, потерявшие ориентировку в пространстве, не способные мыслить. Даже миссис Трудный Случай сегодня вечером была как ручная, рассеянно подумал Дуглас.
Он свернул за угол, его шаги гулким эхом отдавались в темном коридоре. Кончик дубинки едва касался стены: тук-тук, тук-тук… Добравшись до камеры пациентки восемьдесят два, он остановился, приготовившись было посветить внутрь, но тут его глаз уловил непорядок – дверь подсобки была открыта. Вконец распустился обслуживающий персонал…
Дуглас вздохнул и направился в ту сторону, от нечего делать посветил фонариком в темную кладовку. На полу среди ведер и чистящих средств валялась швабра со сломанной ручкой. Одной половинки видно не было.
Дуглас было задумался, но тут у него за спиной открылась дверь, и он стремительно обернулся. Это оказалась дверь Сары. Не успела эта мысль как следует оформиться в его сознании, как недостающая половинка опустилась на его переносицу.
Сара с огромным удовлетворением наблюдала за тем, как стодвадцатикилограммовая рыхлая туша рухнула на пол. Своей самодельной дубинкой Сара ловко стукнула Дугласа по затылку, и он затих.
На какое-то время для Дугласа перестал существовать мир. Теперь он сам пребывал в ступоре.
Сара затащила обмякшее тело Дугласа к себе в камеру и заперла там его же ключами. Затем схватила тяжелую дубинку и помахала ею в воздухе – это куда лучше, чем ручка от швабры, прижала ее к предплечью, как любят делать полицейские. Вооруженная и опасная, она, как кошка, неслышно кралась по коридору.
От главного входа начинался длинный коридор, в конце которого находился приемный покой, далее, за стеклянной перегородкой, был кабинет ночного приема, куда пациента могли доставить через смежную дверь. Дежурная медсестра, обыкновенная с виду женщина по имени Гвен, сейчас сидела там и печатала на машинке. Заслышав звук шагов, она подняла голову и увидела направляющегося к ней молодого полисмена. Она нашла его очень симпатичным. Гвен изобразила свою лучшую улыбку, хотя на большинство мужчин эта улыбка не производила никакого впечатления. Не произвела она впечатления и на Т-1000. У него оказался мягкий и приятный голос, что действовало на психику того, с кем он разговаривал, незаметно располагая человека к себе.
– У рас тут лежит некая Сара Коннор?
– Вы поздновато. Остальные уже давно тут.
Она повернулась и уже собралась нажать на кнопку, чтоб впустить его, как вдруг увидела, что с противоположной стороны к двери приближаются Силберман и полисмены.
– Ваши друзья уже уходят, – сказала Гвен, поворачиваясь к офицеру.
Его там уже не было. Озадаченная, она подошла к стойке и высунулась из окошка посмотреть, не у фонтанчика ли с питьевой водой он. Нет. Приемная оказалась пуста. И длинный коридор за ней тоже. Она нахмурилась, вспомнив истории, которые рассказывала ей кузина о своем муже-полицейском. Наверное, все фараоны со странностями.
Силберман вошел в работающую на соленоидах дверь. За ним шли Уэзерби, Моссберг, два полисмена в форме и больничный охранник. Последний вытащил из шкафчика за столом свой «браунинг», Силберман обратился к нему:
– Льюис, проводите джентльменов и заприте здание на ночь.
Льюис почтительно кивнул и сказал:
– Слушаюсь, сэр.
Полицейские направились к выходу.
– Здорово поработали, ничего не скажешь, – пробормотал Уэзерби.
– Да уж, – в тон ему ответил Моссберг. – Страсть как люблю бодрствовать ночами.
Льюис запер за ними входную дверь и неторопливо направился обратно. Свет на ночном столике дежурной в дальнем конце коридора казался ему заповедным уголком. Гулко отдавались шаги на кафельном полу. Позвякивали ключи. Льюис от нечего делать разглядывал черно-белый шахматный узор на полу.
Вдруг пол у него за спиной задрожал и вздыбился, превратившись в вертикальную тень того же, черно-белого, цвета.
Дежурная сидела за машинкой, прилежно составляя доклад.
Охранник остановился у кофеварки и нажал на несколько кнопок. Потом повернулся к медсестре:
– Эй, Гвен, хочешь кофе?
– Мне бы лучше пива, – улыбнулась она.
Льюис засмеялся и взял стаканчик с кофе. На нем оказались рисунки игранных карт и стояли какие-то номера. Игра, что ли? Подняв стаканчик повыше, он стал разглядывать дно. Горячий кофе плеснул ему на руку.
– Черт, может, хоть сегодня повезет?
Колышущаяся масса у него за спиной уже достигла шести футов росту и стала стремительно обретать очертания человеческой фигуры. Теперь она стала серой, как униформа охранника.
Несколько раньше масса Т-1000 растеклась по нескольким квадратным ярдам пола слоем в четверть дюйма. А как только Льюис наступил на нее, с него мгновенно был сделан идентичный слепок, который сейчас и вздымался позади незадачливого охранника.
Наконец, из жидкой массы сформировались ноги в блестящих черных туфлях, и Т-1000-охранник сделал первый шаг, с легким хлюпающим звуком отделив подошвы от настоящего пола.
Настоящий охранник резко крутанулся на месте и увидел…
… Самого себя.
Не просто человека, который выглядел в точности, как он сам, а именно точный образ и подобие, вплоть до карточки с его фамилией на груди.
Вот до чего можно дойти, работая в психушке.
Выходит, сумасшествие – заразная болезнь.
Не успел он даже попытаться найти хотя бы какое-нибудь разумное объяснение тому, что предстало его взору, как его двойник поднял руку и с расстояния примерно в фут ткнул указательным пальцем правой руки прямо в лицо Льюису. Палец на лету удлинился, превратившись в тонкую стальную пластинку, которая вошла охраннику в глаз и, миновав глазное яблоко, насквозь проткнула череп.
Охранник мгновенно превратился в труп. Пластинку тут же вытащили, и охранник стал оседать. Т-1000 легко подхватил его тело одной рукой и, держа навесу, точно костюм на плечиках, направился к столу дежурной. Рана оказалась столь крошечной, что на пол не пролилось ни капли крови.
Когда Т-1000-охранник проходил мимо, держа в руках что-то такое, чего дежурная сестра не могла видеть из-за стойки, она подняла глаза и спросила:
– Что это у тебя, Льюис?
– Да так, мусор, – бодро ответил он.
Она рассеянно кивнула и снова принялась стучать на машинке, а Т-1000 прошел мимо, направляясь к кладовке в нескольких ярдах от дежурной. Сняв с пояса охранника браунинг и ключи, затолкал тело в чулан.
Потом вернулся и посмотрел на дежурную.
– Порядок, – с улыбкой бросил он.
Она подняла глаза и увидела кобуру с браунингом.
– Не забудь вернуть на место пистолет.
– Ах, да.
Т-1000 отпер шкафчик, загородив его собой, и сделал вид, будто кладет туда пистолет. На самом же деле он воткнул его себе в грудь, где тот исчез, словно его опустили в горшок с горячим фаджем [фадж – мягкие молочные конфеты типа ирисок]. Когда Т-1000 убрал руку, его грудь обрела прежний вид: ткань, пуговицы, карточка с фамилией. Т-1000 запер дверцу шкафчика.
Дежурная нажала на кнопку, и дверь с легким жужжанием отворилась. Т-1000 вышел в коридор и занялся поисками нужной ему палаты-изолятора.
Несколько минут спустя он очутился около контрольно-пропускного пункта. Двое скучающих санитаров едва удостоили Т-1000-охранника взглядом. Последний взглянул на памятку у двери, где было написано, что пациент №_82 находится в камере 19. Т-1000-охранник прошел в изолятор через две двери, которые тут же за ним закрылись.
Он миновал пост медицинской сестры, напоминавший клетку, обнесенную тонкой и прочной металлической сеткой. Прислонившись к притолоке открытых дверей, Силберман разговаривал с кем-то внутри. На проходившего мимо «Льюиса» он не обратил никакого внимания.