— Нет, обойдемся, Круглов — произнес Родион Семенов — Здесь и так бойцов хватает, Гаврилов не обидел. Вон каких орлов мне выделил на поиски того беглого робота и Кравцова. Еще и с собаками.
Он стоял у материнской могилы. Стоял один прямо у слежавшейся уже и осевшей горочки и могильного холмика своей родной матери. Майор Кравцов не стал входить внутрь за деревянную сколоченную оградку из обычных струганных уже чернеющих от сырости и потрескавшихся и высохших от солнечной жары досок.
Они подошли сюда вместе. Оглядываясь по сторонам, и опасаясь преследования, все же пришли на местное деревенское кладбище.
Алексей не мог поступить иначе. Здесь лежала его мама. Мертвая Антонина. Мама его и его брата Ивана мама.
Она умерла, а он и не знал. Умерла еще в апреле месяце. Когда еще таял снег. Отец сказал ему, о ее смерти. И не запретил посетить материнскую могилу. Да он бы и не смог запретить ему сделать это. Алексей все равно был бы здесь. И вот он, опустившись на свои робота Т-888 колени, стоял перед ее могилой. Опустив свою в человеческой плоти и коже бронированную колтаном под русыми коротко остриженными волосами мальчишескую голову под моглильным торчащим из земли еловым крестом. Он робот и человек в одном лице и у могилы своей матери.
Смогла бы она принять его теперь таким или нет? Поняла бы его? Может, тоже, нет. Как и родной отец. Если бы была жива сейчас.
— Мама — произнес тихо он, стоя и почти касаясь могильного холмика покрытой русыми коротко стриженными ежиком волосами робота киборга-гибрида головой — Прости меня мамочка. Прости.
Алексей плакал. И с его вырощенных искусственно слезных желез, бежали ручьем слезы. По тридцатилетнему робота и человека лицу. За которым, скрывался все тот же двадцатилетний мальчишка. Он видел своими красными киборга-гибрида, в глазницах бронированного колтаном черепа, горящими линзами камерами под живыми человеческими синими глазами, как слезы капали на заросшую травой и цветами могильную материнскую землю. Все это отображалось на цветном встроенном внутри его головы 40000000 битном мониторе. Он слышал, как надрывно гудел вместо его сердца где-то глубоко внутри ближе к стальному позвоночнику машины ядерный генератор, и теперь гудели уже обе водородные, попеременно батареи в грудной выдвижной ячейке под бронированным грудным щитом робота киборга инфильтратора. Как живые два человеческих сердца. Что-то происходило внутри его искусственного машины и человека тела. Машина, в которой находился, Алексей сама реагировала на его горе. Как он и сам понять не мог, но это происходило. На экране монитора высвечивались столбиками данные, но эти данные машина не могла индефицировать. Это был просто беспорядочный набор букв и цифр. Совершенно пустой набор букв и цифр. Это была боль самого внутри ее заключенного человека. Он чувствовал как по его искусственно созданному телу уже машины, блуждает в отчаянии его вживленное внутри человеческое Я. Эта энергия в живых биотоках, текущая по телу робота Т-888, вперемешку с электроэнергией самой машины. Уходя из тела в защищенный специальной амортизацией от ударов Центральный Нейронный Процессор, соединенный с живым с тем его живым человеческим Я внутри. Способным, обрабатывать до 40 миллионов вариантов в секунду, и обратно, растекалась сейчас обжигающим нестерпимым жаром по его бронированному металлом колтаном боевому эндоскелету.
Он чувствовал все. Каждый миллиметр своего тела и каждый узел, и деталь робота и человека. И это все теперь болело. Болело с невыразимой ноющей силой. Так как не болело никогда. Болела каждая деталь и каждый винтик в этом его искусственно созданном киборга Т-888 и одновременно гибрида теле. Первого и единственного такого в своем роде. Какой была и Юлия. Все это было создано на базе робота три восьмерки. Но совмещенного с человеком. И все болело. Это болела живая заключенная человеческая душа. Душа внутри самой машины. Душа, помещенная в каждый блок, узел и деталь искусственного творения своего нового родителя Скайнет.
— Мамочка, прости меня — он, плакал и молил ее лежащую там внизу в гробу и земле — Прости за все. Прости меня и брата Ивана. Прости. Я должен был, так поступить. Это ради всех, мама. Ради отца и брата и всего живого. Ради окончания этой войны, и ради всей жизни на земле.
Алексей положил свои манипуляторы эндоскелета руки в плоти и коже человека под кожаными рукавами черной кожаной куртки на могилу и так сидя плакал, прося прощения у матери, которую волею роковой своей такой вот судьбы когда-то оставил. И не знал ничего, о ее смерти. Как не знает до сих пор его старший брат Иван.