Сегодня вечером Лону ждал небольшой сюрприз. К ней направился один из подпиравших стену зевак. Он что, пьян? Или настолько сексуально ущемлен, что даже Лона кажется ему привлекательной? Или ему просто жаль бедного ребенка? Или он узнал ее и не прочь погреться в лучах чужой славы? Впрочем, последнее — наименее вероятно. Не мог он узнать ее. О какой славе речь?
Не красавец, но и не урод. Рост средний; набриолиненные черные волосы начесаны на лоб почти до переносицы; форма бровей слегка исправлена косметической хирургией — теперь они скептически подняты домиком; глаза серые, блестят напускной уверенностью; подбородок вялый; нос длинный и острый. Лет девятнадцать. Желтовато-бледная кожа с еле заметным узором неглубоко под эпидермисом — чувствительные к солнечному свету полоски, в полдень вспыхивающие величественным блеском. Взгляд страждущего. Прежде чем начать разговор, он резко выдыхает, и на Лону веет смесью запахов: дешевое вино, имбирный хлеб, легкая примесь (бахвал!) очищенного рома.
— Привет, милашка. Пошли вместе. Меня зовут Том-Свистун, я сын Тома-Свистуна. А тебя как?
— Пожалуйста… нет… — пробормотала Лона и отступила в сторону. Он загородил дорогу и снова резко выдохнул.
— Что, забита стрелка?
— Нет.
— Почему бы тогда не я? Бывают и хуже.
— Пустите меня. — Еле слышное хныканье.
Он похотливо оскалился. Блестящие серые глазки, как два неутомимых буравчика, впились ей в глаза.
— Я астронавт, — произнес он. — Только что оттуда. Закажем столик, и я расскажу тебе о далеких мирах. Нехорошо отказывать астронавту.
Лона наморщила лоб. Астронавт? Далекие миры? Сатурн, окруженный хороводом колец, зеленые солнца за гранью ночи, бледные многорукие твари? Никакой он не астронавт. Космос метит душу, а на душе Тома-Свистуна явно не было ни единой отметины. Явно даже для Лоны.
— Ты не астронавт, — произнесла она.
— Астронавт. Я расскажу тебе о звездах. Бетельгейзе, Ригель, Альдебаран. Я был там. Пошли, красотка. Пошли с Томом.
Он беззастенчиво врал. Напускал романтического флеру, дабы усилить свои чары. По спине Лоны пробежала холодная дрожь. За плечом Тома светились огни Пассажа. Он подошел ближе. Опустил руку на ее бедро, сладострастно провел пальцами по тощей ляжке.
— Кто знает, — хрипло прошептал он, — чем кончится эта ночь. А вдруг я сделаю тебе ребенка? Обещаю, тебе понравится. У тебя еще не было детей?
Ее ногти пробороздили по щеке Тома кровавые дорожки. Он удивленно отшатнулся, зажимая царапины, и на мгновение полоски узора под кожей ярко вспыхнули даже в искусственном свете. Глаза Тома безумно блеснули. Лона отшатнулась от него и затерялась в запрудившей вестибюль толпе.
Сосредоточенно работая локтями, она принялась прокладывать себе путь в Пассаж.
Том, Том, сын Свистуна, хочешь девочку — вот она…
«Свежеоплодотворенные яйцеклетки — триста одна, — содержавшиеся на предметных стеклах в оболочке из вазелина, были подвергнуты следующим экспериментальным процедурам: а) ни пипеточной пункции, ни инъекции не проводилось; б) яйцеклетки подвергнуты пипеточной пункции, инъекция не произведена; в) произведена инъекция 180 μ3 раствора, содержащего примерно 5 пикограмм БГГ; г) произведена инъекция 770 μ3 из раствора, содержащего 20 пикограмм БГГ; д) произведена инъекция 2370 μ3 раствора, содержащего 68 пикограмм БГГ».
Пассаж сверкал огнями. Под одним прозрачным сводом был собран сразу миллион дешевых удовольствий. На входе Лона прижала подушечку большого пальца к приемной пластине автокассира — отметить свое присутствие и внести плату за вход. Войти в Пассаж стоило совсем недорого. Но деньги у Лоны были, об этом позаботились.
Она пошире расставила ноги и задрала голову, рассматривая, как громоздится ярус за ярусом, футов на двести, до самого стеклянного купола. В черноте за куполом кружились снежинки, но не касались прозрачной поверхности: мощные вентиляторы сдували их в сторону, и несчастных ждала липкая смерть на распаренной мостовой.
На первом ярусе располагались игорные дома, где кто угодно мог рискнуть какой угодно ставкой в какой угодно игре. Обычно ставки бывали не слишком высоки. Большинство заведений тут рассчитывалось на молодежь, не страдавшую избытком средств. На прижимистых. Но, если задаться целью, за вечер в Пассаже можно было просадить внушительную сумму. Что некоторым с успехом и удавалось. Там, наверху, вращались колеса рулетки, дергались рычаги, вспыхивали огни, нажимались кнопки. Лона не понимала азартных игр.