VI
ПОМИЛУЙ МЯ, БОЖЕ, И ДАЙ УМЕРЕТЬ
— Тебе следовало бы начать выходить на люди, — предложило видение. — Покажись миру. Тебе нечего бояться.
— Опять ты! — простонал Беррис. — Ты когда-нибудь оставишь меня в покое?
— Как это, интересно, я могу оставить тебя в покое? — поинтересовалось его другое «я».
Беррис напряг зрение, всматриваясь в полумрак который, казалось, медленно сгущался, слой за слоем. Значит так, прикинем: сегодня он ел уже трижды, то есть, должен быть вечер… Какая, впрочем, разница? Блестящий люк продуктопровода по первому же требованию обеспечивал любой пищей. Реконструкторы его тела модифицировали к лучшему пищеварительную систему, но, слава Богу, не внесли в нее никаких кардинальных изменений. И на том спасибо; по крайней мере, можно было питаться обычной земной пищей. Одному Богу ведомо, какой орган в его теле теперь вырабатывал энзимы, но это были те же самые энзимы. Реннин, пепсин, липаза, панкреатическая амилаза, трипсин, птиалин — вся усердная семейка в полном сборе. Как там поживает малая кишка? Какова судьба двенадцатиперстной? Что пришло на смену брыжейке и брюшине? Пропали, исчезли, бесследно сгинули, но реннин и пепсин все так же трудятся без единого простоя. Так сказали Беррису исследовавшие его земные доктора. В конце концов у Берриса сложилось впечатление, что они готовы препарировать его — лишь бы добраться до разгадки.
Вскрытие покажет. Вскрытия не избежать, но — чуть позже.
— Ну что у тебя за лицо! — сказал призраку Беррис. — Веки просто идиотские — верх-вниз, щелк-щелк. Глаза как стамеской выдолблены. Ноздри пропускают в носоглотку всякий мусор. Согласись, по сравнению с тобой, я — значительно усовершенствованная модель.
— Согласен. Потому-то я и предлагаю тебе выйти отсюда. Пусть человечество восхитится.
— Когда это человечество восхищалось подобными усовершенствованиями? Что, скажешь, питекантропы виляли хвостами перед первыми неандертальцами? Неандертальцы аплодировали кроманьонцам?
— Некорректная аналогия. В твоем случае речь не идет о более высокой ступени развития. Ты был изменен искусственно — и против своей воли. У человечества нет причин тебя ненавидеть.
— Совершенно не обязательно именно ненавидеть. Достаточно просто пялиться. К тому же, меня постоянно мучает боль. Мне легче, когда я один.
— Неужели боль так невыносима?
— Скажем так, — после короткой паузы произнес Беррис, — я начинаю привыкать к ней. И все равно хожу, как по иголкам. Твари же только экспериментировали. Естественно, не обошлось без накладок. Например, лишняя сердечная камера: когда она сжимается, боль отдается в горле. А этот мой «гениально сконструированный», как тут изящно выразились, водопроницаемый пищевод? Да каждый раз, когда я ем, меня чуть только наизнанку не выворачивает! И вообще, давно надо было покончить с собой. Сразу полегчало бы.
— Найди утешение в литературе, — посоветовал призрак. — Кто тебе мешает читать? Когда-то ты много читал. Миннер, ты был очень начитанным человеком. В твоем распоряжении три тысячелетия земной литературы, ты заешь несколько языков. Гомер, Чосер, Шекспир.
— «Помилуй мя, Боже, и дай умереть», — процитировал Беррис, глядя прямо в серьезные глаза видения.
— Продолжи цитату.
— Остальное плохо подходит к случаю.
— Все равно.
— «Чтоб ценою жизни своей искупить грех Адама и заблудшего человечества».
— Так умри, — не моргнув глазом, посоветовало видение, — чтобы искупить грех Адама и заблудшего человечества. Или оставайся жить. Миннер, ты что, думаешь, ты Иисус?
— Он тоже пострадал от рук чуждых ему людей.
— Чтобы они обрели искупление. Ты думаешь, Тварям светит искупление, если ты вернешься на Манипул и умрешь у них на пороге?
— Я не Искупитель, — пожал плечами Беррис. — Мне и самому не помешало бы искупление. Я на ложном пути.
— Опять хныканье!
— «И тело его свисало с дуба, покачиваясь на ветру».
Беррис улыбнулся. Для этого его новое лицо было приспособлено просто изумительно: губы рывком раздвинулись, как кромки люка-диафрагмы, обнажив редкий частокол сверхпрочных зубов.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил он.
— А чего хочешь ты, Миннер?
— Избавиться от уродства. Вернуться в свое прежнее тело.