— Можно сказать и так.
— После нескольких недель затворничества я пять лет занимаюсь душевным стриптизом на виду у всей Вселенной. Так?
— С оплатой всех расходов.
— С оплатой всех расходов… — повторил Беррис. — Да. Чок, я согласен на вашу пытку Теперь я ваша игрушка, можете делать со мной все, что хотите. Только человек мог бы отказаться от вашего предложения. Но я согласен. Я-то согласен!
X
ФУНТ МЯСА
— Он в клинике, — произнес Аудад. — Его начали обследовать. — Он потянулся к вороту ее платья. — Ну скорее, Элиза.
Элиза Пролиссе раздраженно отмахнулась.
— Что, серьезно, Чок может вернуть его в человеческое тело?
— Без сомнения.
— Значит, если бы Марко вернулся живым, его тоже?..
— Слишком много «если», — пробурчал Аудад. — Марко умер. Раздевайся, родная.
— Подожди. Меня пустят к Беррису в клинику?
— Не исключено. Зачем тебе это?
— Просто так. Поговорить с ним. Он был последним, кто видел моего мужа живым. Он может рассказать мне, как умер Марко.
— Вряд ли тебе захочется это знать, — пробурчал Аудад. — Марко умер, когда с ним пытались сделать то же самое, что сделали с Беррисом. Как только ты увидишь Берриса, сразу поймешь, что Марко повезло.
— Все равно…
— Вряд ли ты захочешь это знать.
— Как только он вернулся, — мечтательно закатив глаза, произнесла Элиза, — я просила о встрече с ним. Я хотела расспросить о Марко. И третий, Малкондотто, — у того тоже осталась вдова. Но нас даже близко не подпустили к Беррису. А потом он исчез. Ты мог бы провести меня к нему?
— Держись от него подальше, для твоего же блага советую, — сказал Аудад и дрожащими пальцами провел по магнитным застежкам ее платья. Щелчок, щелчок, еще щелчок — полы платья разошлись. На свет появились массивные, удивительной белизны полушария с ярко-красными кружками сосков. Аудад хрипло задышал и потянулся к Элизе, но та на полпути перехватила его руки.
— Ты поможешь мне увидеть Берриса? — спросила она.
— Я…
— Ты поможешь мне увидеть Берриса. — На этот раз как утверждение.
— Да.
Руки, преграждавшие А уд аду путь, опустились. Дрожащими пальцами он снял с Элизы платье. Какая красивая, в очередной раз пронеслось у него в мозгу, не девчонка, зрелая, пышнотелая женщина — и какая красивая. О, эти итальянки! Белая кожа, темные волосы. Sensualissima! [19] Пускай посмотрит на Берриса, если так приспичило. Интересно, Чок не станет возражать? Босс определенно дал понять, кого он хотел бы увидеть вместе: Берриса и эту девчонку, Келвин. Но, может, сначала — Берриса и вдову Пролиссе? Мозг Аудада бурлил идеями.
Его худощавое тело нависло над Элизой; та подняла на него затянутые поволокой глаза.
Последняя деталь ее нижнего белья с шуршанием сползла на пол. Под Аудадом раскинулись бесконечные акры абсолютной белизны, с редкими островками красного и черного.
— К Беррису. Завтра, — прошептала Элиза.
— Да. Завтра.
Он обрушился на ее наготу. На левом бедре Элизы он увидел узкую полоску черного бархата. Траур по Марко Пролиссе, которого постигла непостижимая кончина от рук непостижимых существ на непостижимой планете. Pover’nomo! [20] Элиза дышала жаром, светилась изнутри. Тропическая долина призывно манила Аудада, приглашала спуститься. Он с размаху ворвался в долину, и тут же прозвучал приглушенный крик экстаза.
XI
ЕСЛИ НОЧЬЮ, ТО ДВОЕ
Клиника стояла на самом краю пустыни. Это было длинное низкое строение в форме буквы «П», ножки которой указывали на восток. По утрам вдоль здания украдкой ползли лучи восходящего солнца, пока ранний рассвет не окрашивал ярко-розовым длинную перекладину между двумя параллельными крыльями. Здание было облицовано серо-красноватым песчаником. Чуть западнее, сразу за главным корпусом, была разбита узкая полоска сада, а уже за ней начинались владения безводной коричневатой пустыни.
В пустыне была своя жизнь. Тут и там бросались в глаза темные пучки полыни. Иссушенная, как пергамент, почва вся была изрыта ходами мелких грызунов. Отдельным счастливчикам из числа пациентов или персонала доводилось узреть ночью малых прыгунов, а днем — кузнечиков. Из земли торчали кактусы, кактусы, кактусы.
Наиболее активные представители пустынного биогеоценоза проникли и на территорию клиники. Садик на задворках буквально заполонила всевозможная колючая флора. Внутренний двор между ножками «П» весь усажен кактусами. Вот стоит переус гигантский, с шероховатым центральным стволом раз в шесть выше человеческого роста, воздев к небу свои многочисленные руки. А вот поросль причудливых раковых кактусов: мощный ствол, пучок перекрученных отростков на верхушке, две короткие ручки взывают о помощи. Пройдя по тропинке несколько шагов, можно наткнуться на белую (в самом прямом смысле) ворону царства кактусов — чолью. Прямо напротив, ощетинясь кольцом колючек, прижимается к земле ферокак-тус пурпуровый. А вот опунция — плоские сероватые подушечки и колючие стебли; вот чарующе раскинул свои петли эхиноцереус. В другое время года эти шипастые меланхоличные колючки могли быть усеяны изящными цветами — желтоватыми, лиловатыми, розоватыми. Но сейчас зима. Сухой воздух, пронзительно-голубое безоблачное небо, ни единой снежинки. В этом месте земного шара, где влажность приближалась к нулю, времени как бы и не существовало. В июле или в январе, ветер одинаково пробирал до костей, и единственное, что менялось от зимы к лету — это температура, причем градусов на пятьдесят.