Она не могла отвести глаз. Вид этих искаженных черт заворожил ее. Неторопливой, уверенной походкой пациент в желтом халате направился к зданию клиники. Это явно был сильный человек; человек, которому под силу нести груз своего страдания. Как мне жаль его, подумала Лона. Если б только я могла как-нибудь помочь…
Только без глупостей, сказала себе Лона. Наверняка у него есть семья. Как-нибудь выкарабкается.
XII
СТРАШНЕЙ, ЧЕМ ФУРИЯ В АДУ…[21]
На пятый день пребывания в клинике Беррису сообщили плохие новости.
Как обычно, он гулял в саду. К нему присоединился Аудад.
— Пересадки кожи не получится. Врачи категорически против. У вас полно каких-то странных антител…
— Это я уже слышал. — Совершенно спокойно.
— Даже ваша собственная новая кожа отторгается.
— Как я ее понимаю! — отозвался Беррис.
— Может, попробовать что-нибудь вроде маски? — после некоторой паузы предложил Аудад; они проходили мимо цереуса гигантского. — Конечно, это не очень удобно… Но в последнее время появились совершенно фантастические полимеры. Маска практически дышит. Почти невесомый пористый пластик. Не пройдет и недели, как вы привыкнете.
— Я подумаю об этом, — пообещал Беррис и присел на корточки возле маленького ферокактуса пурпурового. Утыканные шипами меридианы сходились к вершине-полюсу. Крошечные бутоны набухли и, казалось, вот-вот были готовы раскрыться. Из земли торчала маленькая светящаяся таблица.
— Echinocactus grusonii, — вслух прочел Беррис.
— Вы зачарованы этими кактусами, — произнес Аудад. — И что вы в них нашли!
— Красоту.
— Что? В этих колючках?
— Мне нравятся кактусы. Я был бы не прочь всю жизнь провести в саду среди кактусов. — Кончик пальца прикоснулся к шипу. — Вы знаете, что на Манипуле не растет почти ничего, кроме колючих суккулентов? Не кактусы, конечно, но близкие родственники. Манипул — это планета-пустыня. Вокруг полюсов есть плювиальные зоны, а чем ближе к экватору, тем климат суше. На экваторе дождь случается раз в миллиард лет, в умеренных зонах — несколько чаще.
— Что, ностальгия замучила?
— Не совсем. Дело в том, что именно там я познал красоту терний.
— Терний? Это шипов, что ли? Но они же колючие!
— В этом и есть красота.
— Теперь вы говорите прямо как Чок, — пробормотал Аудад. — Боль — наш учитель, любит говорить он. В страдании — познание. Шипы прекрасны. А розы что, не прекрасны?
— Не бывает роз без шипов, — негромко напомнил Беррис.
— Тогда тюльпаны. — Аудад был чем-то сильно раздражен. — Тюльпаны!
— Шип — это всего лишь видоизмененный лист, — произнес Беррис. — Идеально приспособленный к враждебному окружению. Кактусы просто не могут позволить своим листьям иметь такую же поверхность испарения, как у обычных растений. Они вынуждены приспособиться. Не понимаю, почему вам такая адаптация кажется уродливой.
— Если честно, я просто никогда об этом на задумывался… Послушайте, Беррис, Чок хотел бы, чтоб вы задержались тут еще на неделю-другую. Надо сделать дополнительные анализы.
— Но если пластическая хирургия ничего не может…
— Речь идет об общем обследовании. Чтобы начать работу над… э-э, новым телом.
— Понимаю, — коротко кивнул Беррис и повернулся лицом к солнцу. Зимние лучи упали на изувеченное лицо. — Как здорово все-таки снова увидеть солнце! Барт, вы даже не представляете, как я вам благодарен. Вы силком вытащили меня из моей берлоги. Развеяли сгущавшийся в душе мрак. Теперь я чувствую, как внутри у меня все оттаивает, приходит в движение… Или я уже запутался в метафорах? Сами видите, я уже не та ледышка, что несколько дней назад.
— Вы достаточно оттаяли, чтобы принять посетителя?
— Кого именно? — Тут же вернулась настороженность.
— Вдову Марко Пролиссе.
— Элизу? Я думал, она в Риме.
— Рим отсюда в часе лету. Она очень хочет увидеться с вами, говорит, якобы к вам ее не пускают власти. Не хочу давить на вас… но почему бы действительно не принять ее? Можно опять намотать бинты…
— Нет. Только не бинты. Когда она будет здесь?
— Она уже здесь. Скажите только слово, и я позову ее.
— Хорошо, я увижусь с ней. Проведите ее в сад. Здесь так похоже на Манипул.
Аудад как-то странно замялся.
— Лучше к вам в палату, — наконец произнес он.
— Как скажете, — пожал плечами Беррис. И снова погладил колючки.
Медсестры, санитары, врачи, техники, пациенты в инвалидных колясках — все уставились на Берриса, когда он вошел в вестибюль. Даже два робота-уборщика изумленно наставили на него свои линзы, пытаясь совместить приходящее на фотоприемники изображение с заложенными в памяти возможными конфигурациями человеческого тела. Беррис не возражал. День ото дня он чувствовал себя все более естественно в своем новом обличье. Что за нелепость — эти бинты, которыми он обмотался в первый день! Все равно, что первый раз в жизни выйти на сцену со стриптизом, подумал он; поначалу немыслимо, потом все привычней и привычней, пока вообще не перестанешь обращать внимание на публику. Главное — привыкнуть.
21
У.Конгрив. «Новобрачная в трауре», акт III, сцена 8: «Страшней, чем фурия в аду, отвергнутая женщина».