— Ну как? — поинтересовался Беррис, заглядывая ей в глаза.
— Невероятно. Такого я не могла даже представить. — Впечатление было настолько сильным, что ей казалось, будто ее вот-вот стошнит от волнения, но об этом она умолчала.
— Наш столик — самый престижный. Когда здесь бывает Чок, он всегда берет именно этот столик.
— Никогда бы не подумала, что звезд так много!
Они подняли глаза. С их места открывался вид почти на сто пятьдесят градусов небесного свода. Беррис принялся показывать Лоне звезды и планеты.
— Марс, — произнес он. — Ищется проще простого, вон та большая оранжевая точка. А вон Сатурн… видишь? Колец, разумеется, не разобрать, но… — Он взял ее за руку и, периодически тыкая в звездную черноту над головой, стал объяснять, как устроены небеса; в конце концов, ей показалось, что в общих чертах она понимает, что он хочет сказать. — Ничего, скоро ты посмотришь на Сатурн вблизи. Отсюда, правда, Титана не видно, но… какой оттуда вид на кольца! А теперь посмотри во-он туда. Вот это Орион. А это Пегас. — Он очертил ей узоры созвездий. Он назвал ей все звезды, и слова звучали у него раскатисто и упруго, словно артикуляция доставляла ему физическое наслаждение. Сириус, Арктур, Полярная звезда, Ригель, Алгол, Антарес, Бетельгейзе, Альдебаран, Процион, Денеб, Вега. — Каждая из них — целое солнце, — говорил Беррис, — у многих есть планеты. И все они перед нами, как на ладони!
— А сколько солнц ты видел сам?
— Одиннадцать. Из них девять с планетами.
— А к каким-нибудь из тех, которые ты называл, ты летал? У них такие красивые имена.
— У тех звезд, к которым я летал, нет названий, — покачал он головой, — только порядковые номера. Нет земных названий. Но на большинстве тех звезд, куда я летал, кто-нибудь живет, и они как-то называют свои солнца. Некоторые названия я даже выучил. — Лона увидела, как уголки губ его дернулись в стороны и быстро вернулись на место. Значит, он нервничает. Может, не стоило заговаривать о звездах? Может, ему больно вспоминать?
Но, сидя под сияющим звездным пологом, трудно свернуть на другую тему.
— Ты собираешься опять улететь с Земли? — спросила она.
— Из Солнечной системы? Вряд ли. Меня же уволили в отставку. А межзвездных туристских трасс пока не проложено. Но, в принципе, улететь с Земли я смогу, и очень скоро — наш с тобой межпланетный тур. Немного не то, что ты имела в виду. Но гораздо безопасней.
— А ты не мог бы… — Она замялась, потом ринулась вперед, очертя голову —…показать планету, где тебя… с тобой…
Губы дернулись быстро-быстро. Три раза.
— Это голубоватое солнце. Из северного полушария его не видно. Из южного, если невооруженным глазом — тоже. Шесть планет. Манипул — четвертая. Когда мы готовились к посадке, у меня появилось какое-то странное предчувствие. Как будто на Манипул меня привела сама судьба. Может, я действительно немного ясновидец? Трудно не согласиться с тем, что Манипул оказался в моей судьбе поворотной точкой. Шучу, шучу. Предсказатель из меня никудышный. Иногда меня, как вспышка, озаряет предчувствие, что я еще вернусь на Манипул. Какая чушь! Вернуться туда… Снова встретить их… — Кулак его неожиданно сжался странным конвульсивным щелчком; Лоне показалось, что вся кисть, со здоровым куском предплечья, свернулась в тугой шар. Голубые цветы с толстыми лепестками в стеклянной вазе чуть не улетели в пустоту. Лона едва успела подхватить их. Она заметила, что когда Беррис сжал кулак, щупальце за мизинцем аккуратно улеглось вдоль костяшек. Своими легкими ладонями Лона накрыла его стиснутую кисть и успокаивающе поглаживала, пока пальцы не расслабились.
— Давай не будем больше о Манипуле, — предложила она. — Но звезды все равно очень красивые.
— Да. Мне это даже не приходило в голову, пока я не вернулся из первого полета… С Земли звезды кажутся нам просто точечками света. Но когда летишь в космосе, под перекрестным огнем звездных лучей, и кажется, что от попадания каждого лучика корабль шарахается на добрый парсек… это совершенно другое дело. Звезды оставляют на человеке отметину. Кстати, знаешь, этот вид звездного неба над нами — практически такой же, как из рубки космического корабля.
— А как это получается? Никогда не видела таких ярких звезд!
Он принялся объяснять ей об абсолютно черном экране на фасаде отеля. Уже на третьей фразе Лона потеряла нить, но продолжала внимательно смотреть прямо в его странные глаза, изображая благодарного слушателя, а то он еще может обидеться. Как много он знает! И все равно, в этой обители наслаждений он казался чем-то напуганным не меньше, чем Лона. Пока шел разговор, это воздвигало против страха своего рода барьер. Но как только повисала пауза, Лоне становилось неуютно в окружении сливок общества; великолепие зала ее подавляло, пропасть по левую руку страшила до дрожи в коленках, а собственные невежество и неопытность давили на психику. В ослепительном сиянии звезд она чувствовала себя голой и беззащитной. Когда повисала пауза, даже Беррис казался ей чужим, а искаженное хирургией лицо, к которому она давно привыкла, внезапно представлялось выплывающей из темноты угрожающей маской.