— Смотриге-ка! Один удрал!
На щеках Берриса вспыхнули ярко-красные пятна ярости. Лона поспешно утащила его дальше по аллее, но непоправимое свершилось. Столько недель работы над собой — и в одно мгновение все псу под хвост!
Промедление оказалось воистину роковым. До этого момента Беррис старался не подавать виду, насколько ему скучно; что-то его даже искренне забавляло. Теперь же он стал откровенно враждебен. Веки-диафрагмы распахнулись на полную, и в открывшихся глазах было столько желчного яда, что пролейся он на землю, и весь Луна-Тиволи на много лет пришлось бы объявить запретной зоной. Походка Берриса стала одеревенелой, и он постоянно ворчал.
— Лона, я устал. Давай вернемся в отель.
— Ну еще чуть-чуть.
— Завтра вечером мы сюда вернемся.
— Миннер, но еще так рано!
Его губы странно дернулись.
— Тогда оставайся одна.
— Нет! Я боюсь! В смысле… ну, без тебя это будет совсем не так интересно.
— Мне вовсе не интересно.
— Но раньше…
— То было раньше. А то сейчас. — Он потянул ее за рукав. — Лона…
— Нет, — сказала она. — Я не собираюсь уходить отсюда так рано. В гостинице только и можно, что спать, заниматься сексом и разглядывать звезды. Миннер, это же Тиволи. Тиволи!!! Я хочу насладиться каждой минутой здесь.
Он произнес что-то, чего она не поняла, и они двинулись дальше. Но долго сдерживаться ему оказалось не под силу, и через несколько минут он снова стал упрашивать Лону вернуться в отель.
— Миннер, расслабься. Постарайся отвлечься.
— От этого места меня тошнит, шум… вонь… глаза.
— Никто на тебя не смотрит.
— Смешно! Ты что, не слышала, что сказали те, когда…
— Пьянчуги — что с них взять. — Он напрашивался на сочувствие, но Лона устала гладить его по головке. — Конечно, тебя оскорбили в лучших чувствах! Твои лучшие чувства так легко оскорбить. Но хотя бы один вечер не будь таким чувствительным! Мы прилетели сюда приятно провести время, и я не дам тебе все испортить!
— Эгоистка!
— От эгоиста слышу!
Над их головами вспыхнул фейерверк. Ослепительно-яркий змей распустил по небу все семь хвостов.
— И сколько еще ты хочешь тут бродить? — В голосе появилась сталь.
— Не знаю. Полчаса? Час?
— Пятнадцать минут.
— Пожалуйста, Миннер, только не надо торговаться! Мы не видели еще и десятой части всего, что здесь есть.
— Это не последний вечер.
— Опять двадцать пять! Миннер, прекрати! Я не хочу устраивать сцену, но я не уступлю. Не уступлю — и все.
Он церемонно поклонился; так низко прогнуться не удалось бы никому с нормальным человеческим скелетом.
— К вашим услугам, миледи.
Столько яда в его словах Лоне еще не приходилось слышать. Яд она предпочла проигнорировать, и они отправились дальше по аллее. Это была их самая серьезная ссора за все время. Раньше, когда возникали трения, все ограничивалось недолгим отчуждением, резкими, саркастическими выпадами. Но ни разу еще они не оказывались вот так нос к носу, ни разу еще не возникало такого желания в голос залаять и вцепиться друг другу в глотку. Вокруг даже успели собраться зеваки, а Панч и Джуди[34] знай себе бранились на потеху честной публики. В чем дело? Почему последнее время они с Беррисом только и делают, что препираются? Почему иногда кажется, что он ненавидит ее? Почему в эти моменты к ней приходит ощущение, что возненавидеть его было бы легче легкого?
Они же должны поддерживать друг друга! Так, по крайней мере, они в самом начале договаривались; два страдания соприкоснулись, и потек ток взаимного сочувствия. Куда все подевалось? Откуда столько горечи? Взаимные обвинения, упреки, постоянное напряжение…
Прямо перед ними три желтых светящихся колеса принялись выделывать хитроумные па огненного танца. Истерически замигали огоньки. На верхушке высокой колонны появилась голая девушка, струящая потоки живого света. Муэдзин, сзывающий правоверных в дом похоти. Формы тела были гипертрофированно подчеркнуты: грудь выдавалась скальными уступами, а ягодицы гигантскими полушариями. Такими не рождаются. Наверняка не обошлось без всемогущей хирургии.
Нашего полку прибыло, подумала Лона. Разве что новобранец, похоже, не считает себя жертвой и не слишком возражает. Выставляет себя напоказ и получает за это деньги. В четыре утра!
Беррис не сводил глаз с девушки на столбе.
— Это же просто мясо, — сказала Лона. — Что тебя так заворожило?
— Это Элиза!