— Миннер, ты хочешь сказать, что мы должны не ныть, а просто жить такими, какие мы есть?
— Да-да. Именно так. Хватит бегства от себя. Хватит мрачных размышлений. Хватит ненависти.
— Но мир… нормальные люди…
— Мы против всех. Они хотят сожрать нас. Засунуть в «Величайшее шоу уродов». Лона, мы должны сопротивляться!
Машина затормозила перед невысоким зданием без окон. И оказалось: да, Чок примет вас, подождите, пожалуйста, в приемной. Они принялись ждать. Они сидели бок о бок, почти не смотря друг на друга. В руках у Лоны был кактус в горшочке — единственное, что она забрала из своей комнатки в «Мартлет-Тауэрз». Им предлагалось отдохнуть.
— Обрати страдание вспять, — тихо произнес Беррис. — Это наше единственное оружие.
— Чок готов принять вас, — объявил, неожиданно возникнув, Леонт д’Амор.
Вверх по хрустальным скобам. К гигантской фигуре на троне.
— Лона? Беррис? Снова вместе? — спросил Чок. Он расхохотался и шлепнул себя по животу. Захлопал ладошами по колоннообразным ляжкам.
— Ты неплохо подкрепился за наш счет, а, Чок? — спросил Беррис.
Смех оборвался. Чок замер и настороженно уставился на них. Казалось, он сразу заметно похудел и при малейшей опасности готов стремглав драпать без оглядки.
— Уже почти вечер, — произнесла Лона. — Дункан, не пора ли пообедать?
Они стояли прямо перед ним. Беррис обнимал девушку за тонкую талию. Губы Чока шевельнулись. Но он так и не издал ни звука, а ладонь его так и не опустилась на кнопку «Тревога» в панели на подлокотнике.
Пухлые пальцы широко растопырились. Чок задумчиво смотрел на Берриса и Лону.
— Только для вас, — сказал Беррис. — С наилучшими пожеланиями. Наша любовь.
Эмоции хлынули от них ослепительной волной.
Противостоять такому потоку Чок был не в силах. Он затрепыхался в объятиях стремительного течения; вверх дернулся сначала один угол рта, потом другой. На подбородке появилась струйка слюны. Голова три раза конвульсивно дернулась. Резким, механическим движением он сложил на груди толстые руки, потом опять уронил на колени.
Беррис так крепко сжал Лону, что у нее заныли ребра.
Трескучие огоньки забегали по панели в подлокотнике, или это ему кажется? Электронные реки обрели видимость и текут, мерцая мириадами зеленых огоньков? Чок извивался, не в силах двинуться с места: жар страсти изливался на него, оплавляя до бесформенной груды. Чок давился, но глотал; а вот переварить такой обед у него не было никакой возможности. Казалось, он раздувается на глазах. Лицо его блестело от пота.
Все происходило без единого звука.
Тони, белый кит! Последний раз хлестни могучим хвостом и исчезни в пучине![37]
Изыди, Сатана!
Вот и огонь, поди сюда, дай руку[38].
…от Люцифера с добрыми вестями[39].
И Чок пришел в движение. Очнувшись от ступора, он развернулся в кресле и замолотил мясистыми кулаками по крышке стола. С ног до головы его покрывала кровь Альбатроса[40]. Он затрепетал, вздрогнул, снова затрепетал. Крик, наконец сорвавшийся с его губ, оказался еле слышным визгом. Он то одеревенело вытягивался, то дергался в разрушительном ритме, как огромный, пошедший вразнос механизм…
А потом обмяк безвольной грудой.
Глаза закатились. Нижняя губа отвисла. Щеки ввалились.
Consummatus est! Готова запись[41].
Все три фигуры замерли неподвижно: те, кто жег пламенем души, и тот, кого жгли. Одному из них никогда уже не сдвинуться с места.
Первым пришел в себя Беррис. Набрать воздуха в легкие казалось невероятно сложной задачей, а заставить шевелиться губы и язык — так просто непосильной. Он повернулся, вспомнил, как должны действовать конечности, и положил руки на плечи Лоны. Девушка, смертельно бледная, напоминала ледяное изваяние, но от его прикосновения к ней на глазах возвращались силы.
— Нам пора, — мягко произнес он.
Столетние старик и старуха принялись спускаться по хрустальным скобам. С каждой ступенькой груз лет становится легче и легче. Жизненная сила возвращалась. Окончательно Беррис и Лона придут в себя только через несколько дней.
Никто даже не пытался остановить их по пути к выходу.
Ночь была на исходе, зима — позади, и весеннее утро накрывало город серой дымкой. Едва мерцали звезды. Слегка подмораживало, но ни Лона, ни Беррис не ощущали холода.
40
Снова отсыл к «Балладе о Старом Мореходе» С.Колриджа. У моряков существует старое поверие, что ни в коем случае нельзя убивать альбатроса. Главный персонаж баллады альбатроса убил, за что и был обречен на вечное проклятие.