— Отопри! Отопри, тебе говорят!
Наш часовой запер дверь, стал у порога и вынул саблю из ножен.
— Что случилось? В чём дело? — всполошились мы.
— Напились, собаки! Хотят сюда ворваться! — пояснил часовой.
— А что им здесь надо?
— Успокойтесь, сидите тихо! Я их не впущу сюда! Через некоторое время стук в дверь прекратился, ругательства стихли.
На рассвете мы покинули посёлок Азат. По дороге я спросил у нашего ночного караульного:
— Что там произошло ночью?
— Да эти дурни напились и хотели перестрелять вас!
…Навстречу нашему необычному каравану часто попадались путники — большинство казахи, не спеша двигавшиеся по долгой зимней дороге. Повстречался как-то одинокий всадник, казах на сивой лошади. Шея его была обмотана белым тёплым шарфом из козьего пуха.
Конвоиры остановили его, и один из атаманцев, схватившись за шарф, чуть не задушил безропотного казаха. Стянув шарф, атаманец отпустил несчастного. А тот, незлобиво пробормотав что-то вслед, затрусил дальше, словно обиженный щенок.
Неподалёку от нашей дороги в лощине показался казахский аул. Избёнки, занесённые снегом, спрятались в сугробах, и только по торчавшим печным трубам, из которых клубился дымок, можно было определить человеческое жильё. Аульные собаки встретили нас на дороге лаем. Атаманцы открыли по ним стрельбу. Собаки помчались в аул, взобрались на крыши и испуганно выглядывали на наше шествие из-за труб.
Своей стрельбой атамакцы переполошили весь аул.
Бредём дальше. Встречаем возвращающихся из города путников, сани, нагруженные зерном, верблюдов, навьюченных тяжёлыми мешками. Из заиндевевших тулупов смотрят на нас замерзшие, посиневшие лица. Еле двигаются несчастные, видно, что бредут из далёких бедных аулов.
Один из конвоиров-атаманцев неожиданно схватил ближнего казаха за шиворот и толкнул его в сугроб. Подумав, стащил с него барашковый малахай. Другой конвоир отобрал у второго казаха тёплый шарф из козьего пуха. У остальных казахов брать было нечего, поэтому конвоиры просто ради потехи поколотили их и повалили в снег. Один из атаманских молодчиков, раздосадованный, что ему не удалось ничем поживиться, подскочил к навьюченному верблюду и саблей стал кромсать мешки с мукой. Мука высыпалась на снег…
А мы, безропотные, ничего не можем поделать, бредём всё вперёд и вперёд.
После этого случая конвоиры-атаманцы, заметив издали караван верблюдов, начинали хвастать друг перед другом:
— Я могу перерубить три аркана с одного взмаха!
— А я четыре!
— Первым я буду рубить! — кричит один.
— Нет я! — спорит другой.
Через некоторое время, поравнявшись с путниками-казахами, головорезы набросились на несчастных. Засверкали сабли. Один за другим падают мешки с верблюдов, сыплется в снег мука, зерно… Всё, что можно было стащить с путников: малахаи, шарфы, сапоги — всё забрали бандиты.
Миновали Кокчетав. Позади остались густые леса, и перед нами открылся степной простор. Белым морем раскинулась равнина. И кажется, нет ей конца и края, и только где-то вдали сливается с горизонтом это холодное, безграничное степное безмолвие.
Грустная картина предстаёт перед глазами тех, кто посмотрит со стороны на голую заснеженную степь и людей, медленно бредущих гуськом по узкой тропинке.
Вдали, то исчезая, то вновь появляясь, замаячили двумя точками всадники.
— Коля, сниму я вон тех чертей с одного выстрела, как ты думаешь? — окликнул один конвоир другого.
— Нет, не попадёшь, далеко.
— Давай на спор! — не сдавался первый.
— Ладно, стреляй, если попадёшь, так и быть, отдам тебе шарф! — согласился Коля.
Всадники приближались. И по посадке, по одежде издалека было заметно, что это казахи…
Атаманец присел на колено и прицелился. Раздался выстрел. Мимо!.. Снова выстрел. И снова мимо. Казахи повернули коней и, подгоняя их плётками, помчались обратно.
Но солдат не унимался и продолжал стрелять, целясь в них, пока всадники не ускакали. Их счастье, что конвоиры были пешими. Все конные бандиты, доехав до Кокчетава, оставили наш караван и уехали вперёд.
Всё происходящее было для нас непонятно. Когда встречались в Оренбурге атаман Дутов и аксакалы алаш-орды, то, здороваясь по казахскому обычаю, они обнимались. А атаманские солдаты, встречаясь в степи с казахами из аула, считают их мишенью. И стреляют отнюдь не так, как узбекские басмачи стреляли в Мустафу Чокаева, чтобы только попугать. Стреляют настоящими свинцовыми пулями.
Кто здесь прав? Кто виноват? Понять трудно. Аксакалы, начальство делают своё дело, а рядовые атаманцы, конвоиры, солдаты — делают своё.