Из омских казахов участвовал в мятеже с большевиками Жанайдар Садвокасов, живший в доме Айтпенова. Он поддерживал постоянную связь с известным омским писателем-революционером Березовским. Выполнял поручения большевиков и Динмухаммет, прятавшийся в то время от ареста.
На следующий день после подавления восстания Колчак издал приказ: «Укрыватели большевиков будут расстреляны без суда. Все освобождённые из тюрьмы беглецы должны добровольно явиться к властям».
Двенадцать эсеров, бежавших из тюрьмы, послушавшись приказа, сдались на милость колчаковцев.
В ту же ночь все они до одного были расстреляны.
Как я уже рассказывал, поймать беглецов Колчаку помогли алаш-ордынцы.
Жанайдара Садвокасова хотели отстранить от работы в земстве, обвинив его в том, что он подвозил большевикам патроны во время восстания. Рыцари алаш-орды бросились разыскивать Динмухаммета.
Мухан Айтпенов, у которого находился Жанайдар, прятал в своём доме большевика Новикова, бежавшего из тюрьмы.
Так по-разному вели себя казахи во время декабрьского восстания…
Но вернёмся к нашим вагонам.
На следующий день Курмангали привёл с собой Жанайдара. Радости нашей не было конца. Они принесли нам вдоволь хлеба с маслом. Наевшись, мы решили, что хлеб с маслом — божественная еда.
Русские товарищи с радостью приветствовали наших гостей, интересовались новостями. Но больше мы не встречались с Жанайдаром и Курмангалием, потому что наши вагоны загнали в глухой тупик. Здесь было совершенно безлюдно, только изредка проходили мимо железнодорожники. Тяжело пыхтя, маневрировал по путям чёрный паровоз, то туда, то сюда, то медленно, то быстро, будто вороной молодой жеребёнок тренировался перед байгой. Скоро паровоз подцепит вагоны и потащит их в дальний путь. Разные будут вагоны. В одних — тепло и уютно, на мягких сиденьях господа. В других — голодные измученные люди лежат на голых досках без куска хлеба с утра до ночи. В одних вагонах — рай, в других — ад, паровоз не печалится и не радуется, терпеливо тащит за собой вагоны радости и вагоны страдания. Эх, паровоз, паровоз, железная твоя душа!..
В нашем вагоне положение не меняется, по-прежнему то лёд, то сырость и холодный ветер в щели. Не жизнь, а ад кромешный, и тюрьма нам теперь кажется раем.
Сколько раз в детстве нас пугали картинками ада примерно в таком духе:
— Если скажешь «холодно», то тебя бросают в огненную раскалённую печь. Огонь в ней такой, что сжигает человека на расстоянии целого дня езды… А если ты скажешь: «Ой, сгораю!», то тебя бросят в бескрайнее ледяное море. И если ты опять скажешь «холодно», то вернут тебя в прежнюю раскалённую печь…
Наши вагоны хуже ада, потому что в них, вдобавок к жаре и к холоду, ещё темно и тесно. Уже трое наших заболели. Состояние Павлова с каждым днём ухудшается.
Попасть в омскую тюрьму теперь нам кажется пределом человеческих мечтаний. Чёрная беда всё злее и глубже вонзает в нас свои кровавые когти.
Две недели прошло, как мы прибыли в Омск, но никакого просвета не видно в нашей судьбе.
Разными путями, то от случайного прохожего, то от той же лавочницы нам иногда удаётся раздобыть свежие колчаковские газеты. В них рассказывается об одном и том же. Но заметно, что приостановилось триумфальное шествие колчаковщины. Ни одной строчки о наступлении колчаковцев на фронте не найдёшь. Между строк можно понять и то, что народ не сидит сложа руки. По всей Сибири: на Алтае, в окрестностях Иркутска, по долине Енисея — всюду, где властвовал Колчак, прокатилась волна восстаний.
А мы сидели взаперти и ломали голову над тем, как раздобыть хоть полено для печки. Как-то раз мимо нас медленно пропыхтел паровоз. Мы попросили часового, чтобы он спросил дров у машиниста. Паровоз остановился.
Конвоиры высадили по двое заключенных из каждого вагона и повели их к машинисту. Вернулись они с охапками дров и второй раз пошли к паровозу уже поживее, порасторопнее. Паровоз продолжал стоять, видно, машинист попался добрый.
Несколько раз сбегали наши товарищи за дровами.
— Нам удалось поговорить с машинистом, — сообщил Шафран, как только вернулся к нам. — Мы объяснили, кто мы такие, за что сидим, а он ругнул белогвардейцев и говорит: «Крепитесь, товарищи, скоро придёт конец этим собакам! Весь народ ненавидит их!»
Вот так понемногу узнавали мы новости то от случайного машиниста, то из газет, а иногда и часовой попадётся такой, что не прочь поделиться очередной новостью.