— Какого чёрта надо?
Мы потребовали хлеба и воды.
— Нет! — отрезал конвоир.
— Выпусти нас хоть за снегом!
Конвоир выругался. Мы снова стали бить ногами в дверь.
— Эй! Не стучите, начну стрелять! — предупредил конвойный.
— Стреляй! — закричали мы разом. — Или открой дверь и дай нам набрать снегу!
Пришёл начальник конвоя, открыл дверь, разрешил набрать снега. Мы наполнили мешок и ведро. Нетерпеливый конвойный начал торопить нас. Товарищ Афанасьев сказал:
— Подождите, наберём и зайдём.
Солдат закричал на него. Разозлённый Афанасьев не двинулся с места. Конвоир начал вызывать других солдат, сидящих в вагоне:
— Выходи! Они хотят бунтовать! — Повернувшись к нам, он крикнул — Перестреляю всех! — и щелкнул затвором.
Афанасьев впился в него глазами.
— На, стреляй! — яростно крикнул он и стал перед солдатом. Тот не осмелился. Вышел начальник конвоя и уладил скандал.
Поезд тронулся, но вскоре опять остановился, и на этот раз конвоир сам открыл дверь и велел набрать снегу. Поезд простоял долго. Мимо нас несколько раз проходил паровоз. Машинист пристально разглядывал нас в открытые двери. Один из наших товарищей крикнул:
— Мы арестанты, большевики!.. Голодаем! Окажите помощь!..
Паровоз ушёл и остановился в голове состава. Через некоторое время с него сошёл человек в грязной чёрной тужурке и направился к нам. Подойдя к начальнику конвоя, он поговорил с ним и передал ему узелок.
Начальник конвоя принёс узелок нам, в нём оказался хлеб.
— Вон тот человек передал, возьмите и разделите между собой! — сказал начальник, как будто мы и без него не знали, что делать.
Нашу радость невозможно было передать словами.
Мы радовались не столько хлебу, сколько тому, что вызвали у постороннего человека внимание к себе. Значит, он сочувствует нам, а не ненавидит нас, как все колчаковцы.
Заперли дверь, но скоро опять отперли, и конвоир сказал:
— Получайте хлеб!
Оказывается, тот же самый машинист пришёл снова, держа под мышкой две буханки чёрного хлеба.
Высунув голову в двери, я долго глядел на него. Он два-три раза приветливо кивнул. Глаза его сочувственно блестели.
Назавтра прибыли в Барнаул.
Добившись разрешения начальника и собрав подходящую одежонку, Катченко отправился с конвоиром на вокзал. Вернулся с добычей — принёс хлеба, колбасы, масла, табаку. Курильщики ринулись к табаку прежде, чем к еде. Я не раз удивлялся тому, что голодные измождённые люди дрожащими руками хватались не за масло и хлеб, а за папиросы, торопливо прикуривали, и после первой жадной затяжки на лбах у них выступали крупные капли пота. Они вдыхали весь дым в себя и, кажется, съедали его, не выпуская ничего обратно.
…По дороге от Барнаула до Ново-Николаевска умерли ещё два товарища. Один из них — техник по мельницам Юрашевич (зять Кременского).
Мы не знали, куда теперь нас повезут из Ново-Николаевска. Но опасения рассеялись, когда мы поняли, что везут в Омск.
Опять загнали нас в один из глухих тупиков омского вокзала. Простояли там двое суток. На третий день товарищи, ходившие на вокзал за водой, рассказали:
— Какой-то хорошо одетый солидный гражданин встретил нас на вокзале, шёл за нами до самого вагона. А потом повернул обратно.
— Наверно, простой обыватель, — заключили мы, — мало ли желающих посмотреть на арестантов.
— Нет, не может быть! Взгляд у него проницательный, он смотрел на нас по-особенному.
В полдень Катченко ещё раз сходил за водой и, возвратившись, шёпотом сообщил:
— Тот человек опять здесь! Вон там, за вагоном, посмотрите-ка!
Мы прильнули к щелям. Действительно, плотный человек выше среднего роста, блондин, прохаживался неподалёку то взад, то вперёд как посторонний.
На следующий день возле наших вагонов появилась женщина с небольшим узлом в руках, простенько одетая. Двери вагона были открыты. Когда часовой стал запирать дверь на засов, нам под ноги неожиданно упал узел. Мы увидели, что женщина почти бегом удаляется от нас. Караульный солдат стоял и обалдело смотрел ей вслед. Мы быстро спрятали узелок. В нём оказались хлеб, колбаса и папиросы.
Тот, кто не бывал в таком же отчаянном положении, как наши, не поймёт, что значила для нас даже самая маленькая помощь и поддержка!
На третий день мы наконец расстались с вагонами.