В юрте только что приступили к утреннему чаепитию. На почётном углу дастархана, напряжённо выпрямившись, сидел молодой человек, круглолицый, с глазами верблюжонка, прямым носом, с пробивавшимися усиками. Я его узнал сразу. В прошлом, 1918 году, зимою в Акмолинске этот жигит учился на вечерних курсах, где я преподавал. Из Баян-аула, из рода Каржас, учился в акмолинской семинарии некто Карим Сатпаев. От Акмолинской и Семипалатинской областей алаш-орда выдвинула тогда делегатом в учредительное собрание Абикея Сатпаева, его родного брата. В Акмолинске сам Карим Сатпаев близко общался с нами, и когда мы открыли курсы по обучению казахских подростков, Карим привёл к нам жигита из своего аула. Тогда они вдвоём жили в доме известного казахского бая Матжана… И вот теперь, в апреле 1919 года, в Баян-аулском районе, в казахском ауле возле горы Далба, утром в юрте я встретился со своим круглолицым учеником, которого к нам привёл Карим год назад. Какое неимоверное совпадение! Как дубинка, воткнутая в землю тонким концом, торчал жигит в почётном углу и спокойно глотал чай. Раньше одевавшийся со вкусом, он и теперь не изменил своей привычке. Когда я поздоровался, он ответил вежливым приветствием. «Садитесь пить чай!»— последовало приглашение.
Я сел ниже всех, на почтительном расстоянии от дастархана. Стараюсь не выдать себя. Когда начались обычные расспросы, я сказал то же, что и аксакалу Айсе: «Еду из Баяна в аул Балабай, из рода Бабас».
Мимолётным взглядом я заметил, что ученик мой пристально смотрит на меня. Пока я выпил две пиалы чаю, он не отрывал от меня глаз. Когда я ответил на его взгляд, он спросил:
— Как вас зовут?
— Дуйсемби, — ответил я.
Мой ученик разочарованно пошлёпал губами, изобразил удивление на лице и замолк. Он был уравновешенным, серьёзным жигитом и ограничился молчаливым удивлением, не стал расспрашивать.
Разузнав дорогу, я пошёл дальше. Выйдя из юрты, я первые мгновения колебался: может быть, вызвать ученика, отвести в сторонку и наедине рассказать ему обо всём? Но если я расскажу одному по секрету, то этот секрет распространится на всю округу. Я поплёлся дальше. С запада дул холодный ветер. Обыкновенный, весенний, временами усиливающийся до ураганного. По небу плыли тёмно-серые густые облака, словно льдины весеннего половодья. Плоская равнина, увалы, сопки, холмы и горы — сегодня всё мне казалось серым, непривлекательным. Целый день я шёл по безлюдной тропинке.
На закате среди мелких сопок я узнал возвышенность Кара-Тока[78], о которой мне рассказывал Ильяс.
Он говорил: «Запомни, что на её вершине будет видна зимовка. Тебе, наверное, придётся заночевать в том ауле…» Я заинтересовался названием «Кара-Тока», потому что мои предки принадлежали к этому роду.
Я подошёл вплотную к зимовке, но никого не увидел. Кажется, жители её только что откочевали. Дворы раскрыты, словно разрушенные пещеры. Лежат трупы двух лошадей. Вокруг падали носятся собаки. Они с остервенелым лаем ринулись на меня, защищая свою жертву. Я зашёл в одну из землянок — ни души. Взобрался на крышу и оглядел окрестности. Между сопками тянулся сухой овраг и пропадал в степи. У подножия Кара-Тока бурлил ручей. Вдали виднелся пасущийся скот. Прикрытое серыми облаками солнце уже перевалило за сопку.
Как мне быть? Дойду ли я до того аула, где пасётся скот? Не заночевать ли мне на этой заброшенной зимовке?.. А на ужин сварить кусок падали? Что же зазорного в этом?.. В омском лагере сидели вместе с нами венгры. Они каждый день убивали по одной собаке и съедали её. Однажды венгр Хорват и Панкратов угостили меня собачьим бульоном, и я не отказался. А чем мы лучше венгров? Если они едят собачье мясо, почему бы мне не поддержать силы мясом сдохшей лошади?..
Далеко было идти, но я всё же отправился туда, где виднелись пасущиеся овцы. Пришлось раздеться, когда переправлялся через речку, поросшую тальником. Мутная вода холодна, словно мёрзлое железо, ошпарила, обожгла тело холодом и хотела увлечь за собою, как лёгкое перекати-поле…
Когда солнце село, я еле добрался до аула, расположенного на берегу речушки. Здесь оказались жители зимовки с макушки Кара-Тока. Остановился на ночлег.
Спозаранку, выпив чаю и чашку кумыса, отправился дальше.
День холодный. С запада дует ледяной, насквозь пронизывающий ветер. Порою серые облака собираются, сгущаются и опускаются вниз к земле.
Опять переправился через речку с тальником и наткнулся на аул. Когда второй раз переходил холодную речку вброд, один всадник выехал из аула навстречу мне. Чернобородый, краснощёкий, с открытым добрым лицом, он на саврасой кобыле подъехал ко мне.