В рваном ситцевом халате, в потёртом тымаке, в штанах из овечьей шкуры, в тупоносых сапогах, я был похож на кучера. Человек в такой одежде только для того и годится, чтобы запрягать и распрягать лошадей, выводить их на луг, стреножив, пасти, одним словом, ухаживать за лошадьми.
Я не намерен подробно описывать всю нашу дорогу от аула Балабая до нашего аула, чтобы не утомлять читателя. Расскажу вкратце.
Переехав границу Павлодарского уезда, мы оказались на Акмолинской земле. Не спеша в течение десяти дней добирались до южных аулов Акмолинского уезда.
Всюду обсуждалось поведение большевиков и «жёлтых русских» — так называл народ чиновников Колчака и русских буржуев. Большая часть населения потихоньку проклинала «жёлтых» и открыто заявляла о своём добром отношении к большевикам.
Мы достигли берегов реки Сабыр-кожа, где обычно наш аул располагался на лето. Но нынче аул не смог добраться сюда и остался в долине реки Есен. От Сабыр-кожи до Есена примерно сто вёрст. Здесь аулы редки. В пятнадцати-двадцати верстах от Сабыр-кожи на берегу речки Кундызды располагаются два аула. Затем снова, примерно через пятнадцать-двадцать вёрст, на берегу озер Шоптикуля и Жаманкуля находится ещё два аула. Затем на берегу Нуры есть ещё два посёлка, а дальше вплоть до нашего аула — безлюдно.
К закату солнца мы переправились через Сабыр-кожу и увидели два богатых аула с белыми юртами. Вдоль реки, пощипывая сочную зелёную траву, пасся многочисленный табун саврасых лошадей. За аулом звонко блеяли отары белых овец. Очень много коров и верблюдов. Аул не только богат, но и знаменит — в нём хозяйничает известный дворянин Жангир, внук Коныр-Кулжи Худаймендина — бывшего городничего, в своё время управлявшего всем Акмолинским уездом. В ближнем ауле живёт сам Жангир, а в ауле подальше — его зажиточный толенгут. Три больших белоснежных юрты Жангира высятся как минареты. Мы во все глаза неотрывно смотрели на аул и на множество скота. Я видел аул Жангира впервые, хотя прежде жил неподалёку.
Когда мы переправились через Сабыр-кожу и выехали из оврага, навстречу нам показался всадник, ведущий в поводу второго коня. Безусый, безбородый худощавый жигит был хорошо одет. Я сразу узнал его, но не подал виду. Поздоровались, расспросили друг друга. С жигитом говорил Мукай, а я безмятежно разглядывал аул, делая вид, что совершенно не узнаю встречного жигита. Он здешний. Имя его Ауесхан. Его отца звали хаджи Ахметжаном. Ауесхан учился в Акмолинской городской русской школе вместе со мною, но только в младшем классе. В 1916 году в связи с восстанием казахов он целую зиму провёл в тюрьме и освободился после свержения царской власти.
Сейчас Ауесхан, пристально глядя на меня, расспрашивал, куда Мукай держит путь.
— Вы едете в аул ененцев из рода Тока?[79] —спросил он.
— Едем в аул Жанибека! — ответил Мукай. — У вас там родственники?
— Сейфулла доводится нам жиеном.
Я спокойно, холодно поглядел на Ауесхана, который в свою очередь упорно продолжал изучать меня взглядом.
— А вы кем доводитесь Сакену? — спросил меня Ауесхан.
— Кто такой Сакен?
— Известный Сакен Сейфуллин — Садвокас, — твёрдо сказал Ауесхан.
Я с удивлением обратился к Мукаю:
— О каком Сакене он говорит?
Ауесхан начал описывать мне меня же самого.
— Как же вы не знаете Сакена? У Сейфуллы был сын по имени Сакен… Увы, забрали его в тюрьму, пропал он… — с сожалением закончил жигит.
Мне не хотелось оставлять Ауесхана в неведении. Но ведь известны казахские обычаи: раскроешь тайну своему другу, а он непременно передаст другому, тот третьему — и так на всю округу.
Ауесхан тронул было коня, сказав «до свидания», но тут я не выдержал:
— Как вас зовут?
— Ауесхан! — последовал ответ.
— Неужели вы не узнаёте меня?
Ауесхан мигом слетел с коня и со слезами на глазах обнял меня. Он обрадовался встрече, как ребёнок.
— Колчак свирепствует, — рассказывал Ауесхан. — В одном посёлке между Акмолинском и Атбасаром поднялись крестьяне вместе с большевиками и хотели освободить Атбасар, но тут подоспел многочисленный отряд колчаковцев. Он разгромил восставших. Многие селения сравняли с землёй. После этого в Акмолинске расстреляли всех заключенных. Если кто-нибудь по злобе укажет, мол, «это — большевик», то дело с концом. Одного учителя из волости Кум-куль, признав большевиком, увезли в город и расстреляли. Арестовали Бекетаева Толеубека и его сына Сеитрахмана. Расстреляли твоего товарища Нургаина и многих других людей, — заключил Ауесхан.
79