У собравшихся вытянулись лица. Растерянные аксакалы уселись вокруг во дворе, подобрав под себя ноги. Сидели, угрюмо нахохлившись, и негромко совещались.
— Давайте попросим у губернатора отсрочку, — послышались голоса наиболее решительных. — Многие аулы находятся далеко от города, за неделю мы не успеем съездить туда и вернуться обратно.
Через пятнадцать минут аксакалы с обнаженными головами, будто овцы, напуганные ревущим половодьем, подталкивая друг друга, пошли к губернатору излагать свою просьбу.
Губернатор на отсрочку не согласился. А кто осмелится ему перечить?..
Аксакалы единодушно выразили готовность в течение одной недели утихомирить бурлящие аулы, хотя и знали, что возбужденный народ так сразу не успокоится. Знали и все же не устояли перед гневом грозного губернатора, согласились отправиться в степь.
Казахская знать оказалась в отчаянном положении. Впереди глубокий омут, а сзади отточенные пики. С понурым и убитым видом разошлись аксакалы по домам, вздыхая и восклицая: «О аллах, что же мы будем делать!»
Аксакалы и баи поскакали в степь. Я последовал за ними, чтобы узнать положение в аулах, побывать в гуще народа.
КАЗАХСКОЕ ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ
(1916 год)
На пути из Акмолинска в степь я интересовался настроением людей не только в казахских аулах, но и заглядывал в некоторые русские поселки. Вблизи города казахи волновались сдержанно. Некоторые из молодых жигитов держали наготове оседланных коней и, кажется, ждали, какой оборот примут события. Все они в случае беды были готовы умчаться к месту вооруженного сопротивления. Однако все эти настроения тщательно скрываются, приготовления к бунту незаметны. Трудно сказать, намерены ли пригородные аулы открыто выступить против правительства.
Но в аулах, чуть подальше от Акмолинска, уже начались разговоры о том, чтобы потихоньку сняться с насиженных мест и откочевать подальше в степь. На лицах растерянность и страх.
Отношения между русскими и казахами весьма натянуты.
Русские городские богачи и сельские кулаки в разговорах с казахами желчно недоумевали: «Владеете такой необъятной землей, живете спокойно, в достатке, а еще враждуете с русскими, отказываетесь от царской службы!»
Казахи же смело заявляли: «Царь отобрал нашу землю и воду, теперь он хочет забрать наших людей, послать их под германские пули, чтобы казахов скосить, как траву. Царь хочет уничтожить нас совсем. Лучше мы погибнем на родной земле, чем в далекой Германии!»
Вражда между русскими поселками и казахскими аулами особенно чувствуется в отдаленных, окраинных, уголках уезда.
На юг от Акмолинска, приблизительно в ста пятидесяти километрах в направлении к нашему аулу, на берегу Нуры стоит село Захаровское. Здесь живет пристав, отвечающий за порядки в южных волостях Акмолинского уезда. Приехав в Захаровское, я зашел к приставу. В разговоре со мной он был неискренен, явно рисовался, всячески стараясь показать, что болеет душой за казахов.
Сдерживая усмешку, я спросил у пристава:
— Если вы так озабочены судьбой казахов, почему бы вам не поехать в аулы и не поделиться мудрым советом?
— А если меня казахи убьют? — ответил пристав. «Правда ведь, — подумал я. — Эту собаку могут прикончить в ауле».
Из самого крайнего поселка русский возница нехотя довез меня до ближайшего аула и, быстро ссадив, моментально повернул лошадей обратно.
Я оказался в ауле Жолболды, где жили казахи большого рода Тока. Меня тотчас окружили, едва успев поздороваться, сразу засыпали вопросами. Я вошел в юрту аксакала Копбая, моего близкого родственника. Путника из самого Акмолинска Копбай принял очень хорошо. Сначала не спеша, спокойно расспросил о положении в городе, о других не слишком важных новостях, потом обеспокоенно заговорил о главном:
— Что намерена предпринять русская власть? Верно ли, что против нас снаряжаются войска? Чем все это кончится?
В здешних местах взбудораженные казахи своего недовольства уже не скрывали. Чувствовалась решимость выступить против русских властей. Жигиты не расседлывали коней, приготовили пики, секиры, дубинки. То и дело скакали между аулами взад и вперед группы всадников. В руках зажаты дубинки, у колен длинные палки с топорами на концах — секиры. Острия поднятых пик сверкают на солнце. Не только молодых, но и старых подняла какая-то неведомая сила, все приготовились к бою.