В сарай приводили все новых и новых большевиков. Многие недоумевали: как могло случиться такое? Нежданно-негаданно. Возмущаются, ругают Бочка.
Вокруг сарая собрался народ. Здесь друзья и враги. Друзья ошеломлены, враги радуются.
Стали поступать вести от вольных людей. Первую новость сообщила жена товарища Павлова:
— Всех руководителей совдепа хотят расстрелять, всего двенадцать человек — восемь русских и четыре казаха.
Казахи — это Бакен, Сакен, Абдулла, Байсеит…
Затем другая новость: расстреляют шестерых, из них одного казаха. Затем опять: казачьи атаманы, городские богатеи и дворяне, собравшись вместе, решили расстрелять двенадцать большевиков.
В общем как бы то ни было, мы понимали, что дела наши плохи.
Наступила ночь. Мы улеглись спать, но заснуть было невозможно— не прекращался шум и какое-то движение.
Ночью пригнали еще несколько большевиков. Они рассказали, что казаки взяли власть в Омске, Петропавловске и Кокчетаве, расстреливают и вешают большевиков без суда и следствия и что к казакам присоединились чехословаки.
Кое-кто из наших пал духом. Одолевала тоска… Неужели, думаем, революция потерпела поражение? Неужели снова начнется старое, вернется царь?
К нам зашел главарь бунтовщиков, комендант города — офицер Кучковский.
— Расследованием ваших дел займется специальная комиссия. Мы арестовали вас временно. Так полагается при перемене власти. Скоро вас освободят… — успокоил комендант.
После его ухода мы узнали, что уже вынесен приговор расстрелять всех руководителей.
В сарае теснота, окон нет, только маленькие четырехугольные отверстия с решетками. Весь день дверь открыта, и нам видны вооруженные казаки-часовые.
Среди караульных я узнал моего бывшего учителя из Акмолинска Красноштанова.
В открытую дверь то и дело заглядывают то враги, то друзья. Друзья здороваются, подбадривающе кивают нам, передают что-нибудь поесть.
Где бы ни оказался казах, разве он может забыть о своей любимой еде — мясе и кумысе?
Понемногу мы начали успокаиваться. Обменялись мнениями. Радостного мало. Всем понятно, что дела наши плохи, и от этого сердце наполняется горечью и обидой — не смогли предусмотреть!
Я подошел к прислонившемуся к стене Бакену.
— Теперь нас расстреляют, — с грустью сказал он. — Но мы погибнем за правду, совесть наша чиста! Нас не забудут те, которые придут после… — Он обнял меня и продолжал: — Пусть погибну я, другие… Но ты должен остаться живым и написать об этом в газете, рассказать в книге нашим детям и внукам, за что мы отдали свою жизнь. Ты должен жить! — заключил Бакен.
— Брось, мы все должны жить. Мы благополучно вырвемся отсюда, — успокоил я его. — Нам предстоит еще много битв!
Сидим молча, ждем, размышляем. Как же могло случиться, что мы оказались в таком нелепом положении?
Никому достоверно неизвестно, действительно ли взбунтовались казаки только в Акмолинске, Омске, Петропавловске, или же поднялось восстание по всей России. В сарае нас собралось около ста человек — наиболее видные руководители и активисты совдепа. Рядовых большевиков держат отдельно.
Никто не знает, какая территория оказалась у врага, где еще сохранилась власть большевиков.
Стали вызывать на допрос. Первыми повели председателя совдепа Бочка и комиссара финансов Павлова. Привели их обратно быстро, расспросили только о делах и документах городских учреждений. Со всех сторон послышались вопросы:
— Что узнали?.. В чьих руках государственная власть?
— Мы сами толком ничего не знаем, — ответили они. Уже потом, подумав, Бочок предположил:
— Власть, должно быть, в руках эсеров. Наступила опять тревожная ночь. В сарае духота.
В полночь дверь открылась, и с шумом вошло двадцать вооруженных русских. Выстроились у двери и начали выкликать по списку. Сразу стало понятно, что вызывают в основном руководителей.
Читал список монархист Сербов, одетый в военное донской казак, по специальности — техник.
Он был одним из яростных противников большевиков, всегда выступал против нас на собраниях и митингах, которые проходили в Акмолинске перед установлением советской власти. Теперь в руках у него список обреченных большевиков. Он, как вонючий хорек, скрипя зубами, выкрикивает фамилии и ставит в строй. Чиркнув спичкой, чтобы убедиться, что перед ним не кто иной, как Катченко, он издевательски усмехнулся:
— Это ты, рыжеусый! А помнишь, как ты чуть мне глаза не выцарапал?!..