А на берегу виднелись уже совсем другие птицы: кваквы и цапли, которые обычно охотятся на закате на жуков, лягушек и рыбешек. Они взмывали в воздух, испуганно крича и ругая лодку, хотя Матула так греб, что казалось, будто и весло и вода сделаны из бархата.
Дюла любовался мягкими, словно поглаживающими, движениями старика.
— Может быть, я все-таки снова попробую, а, дядя Герге?
— Вот проедем полпути, и я передам тебе весло.
Серка уже примирился с соседством Дюлы и, только когда Плотовщик начинал его гладить, настороженно поглядывал на мальчика.
— Да не обижу я тебя, Серка! И тогда я, честное слово, хотел только пошутить!
«Ладно, ладно… — махала в ответ хвостом собака. — Все равно это была глупая шутка: взять и ни с того ни с сего швырнуть в воду!» И все же видно было, что Серка уже не сердится.
Они не проделали половины пути, когда увидели осиротевших маленьких лысух: они летели только вдвоем — самой маленькой не было.
«Ли-и, ли-ии…»
Матула тотчас же направил лодку к противоположному берегу; весло его работало совершенно бесшумно.
— Ну, что вы тоскуете?
«Ли-и, ли-ии. — отозвались птички. — Мы остались только вдвоем. Можно нам спуститься на воду?»
— Теперь мне понятно, что за добычу тащил этот гнусный коршун.
Плотовщиком овладел страшный гнев:
— Я его отыщу! Не успокоюсь, пока не разделаюсь с ним!
— Да, его следовало бы подстрелить — он только и знает, что вредить. Но что поделаешь? Да и бедной лысухе тоже нужно было бы быть более осторожной. Ну, вот и половина пути.
Серка пылко приветствовал возвращение своего хозяина на прежнее место, а Плотовщик взял в руки весло; однако рукоятка показалась ему скользкой, и после короткого раздумья он поплевал на ладони.
Если бы это увидел Кендел!
Но рукоятка весла перестала скользить, и лодка поплыла значительно равномернее, чем раньше, хотя сейчас они шли против течения.
— Дело идет на лад, — одобрительно кивнул Матула, — только не жалей ладоней и не суетись.
И Дюла не жалел ладоней и не суетился.
— Мы же не спешим, никуда не опаздываем. Ну и греби тихо и спокойно. Устанешь — отдохни.
Сейчас лодка плыла значительно ровнее и легче; когда же перенапрягшиеся мышцы вдруг ожесточались на хозяина и начинали протестовать против дальнейшего насилия над ними, Плотовщик переставал грести и клал весло рядом с собой.
Отдохну немного.
Вот и хорошо, турок ведь нас не подгоняет.
«Нужно всегда называть вещи своими именами, — рассуждал про себя мальчик, — и тогда не будет никакой суетни и все будет в полном порядке. Если я, к примеру, устал, то, значит, устал. Эта реальность всегда соответствует истине. Кто скажет, что это неверно? Разумеется, и турок нас не подгоняет». Тут Дюла подумал о том, что этой поговорке уже почти пять веков и что она родилась в ту пору, когда в этом благословенном мирном краю турки действительно обращались с венграми, как с рабами.
Дюла снова взялся за весло.
Когда же мы посмотрим Терновую крепость, дядя Герге? Я вспомнил о ней потому, что вы сказали: «Как-нибудь на днях посмотрим».
Завтра мы устроим большую уборку: ведь гость — это гость. — Старик задумался, потом добавил: — Тебя-то встречал по-простому— Ведь ты не гость. Понимаешь?
Понимаю, дядя Герге. Правда, сначала я не чувствовал себя вот так, как сейчас, — совсем как дома.
— К хорошему тоже нужно привыкнуть, — кивнул Матула. — ведь и гусиной ножке грош цена, ежели ею не лакомится человек. надо будет посмотреть леща в садке, жив ли он еще. Потому как лещи быстро подыхают в сетях. Если подох, я сразу же выпотрошу его, а ты еще поймаешь, если удастся. Лещ, разумеется, уже уснул.
Матула втянул садок в лодку и тут же, на скамье, быстро выпотрошил рыбу.
— Не забудь, что для живой рыбы вода — это жизнь, а для снулой рыбы — смерть. Особливо в такую жару. Если рыба подохла, ее, не мешкая, нужно вытащить из воды, выпотрошить, вытереть насухо, потом завернуть в тряпку и положить в холодок, в крайнем случае — в тень. И тогда рыба сохранится куда дольше, чем в воде. Причалим сейчас там, где ловили раков, и посмотрим, не осталось ли там еще.
Лодка мягко уткнулась в песок, и наш Плотовщик, усталый, с горящими, натертыми ладонями, с зудящими мышцами и в то же время очень довольный, отложил в сторону весло.
— Ружье с одним патроном я оставлю здесь, раз ты умеешь с ним обращаться. Кто-то, видно, научил тебя, что ружье — не оглобля и всегда, когда берешь его в руки, нужно думать, что оно заряжено, а перед тобой — сотня людей.