В последнее время, когда выдавались свободные часы, он все чаще подводил итоги сделанному им.
В первые годы своего правления он совершил непростительные ошибки.
В беспрерывных войнах между народами, которые начинались не по одной какой-либо причине, а по множеству причин разом, он неизменно поддерживал ту сторону, какую не следовало бы поддерживать. Армию его союзников-французов разбили при Павии испанцы, дружественные предложения которых он отверг. Он менял союзников часто и почти всегда невпопад. В Германии и Нидерландах тысячи верующих поддерживали Реформацию, а он решительно ее отверг и никогда не смирялся с нею.
В наш проклятый век, как только стихнет бряцанье мечей, так снова где-нибудь грянет катастрофа.
В 1527 году император Карл впал в великий гнев. Его тридцатитысячная армия подступила к Риму, чтобы наказать папу, а затем подчинить себе и Флоренцию. В это же время флорентийцы штурмовали дворец Медичи. Ипполито и Алессандро бежали из города. В те страшные дни левая рука Давида (великого творения гениального Микеланджело), державшая пращу, от удара тяжелой скамьи, брошенной мятежниками, отвалилась по локоть, упала на каменья площади и раскололась.
«Разве можно было что-либо спасти в этом бесконечном мире войн? – уже в который раз задавал он себе мучающий его вопрос. – Во Флоренции ко мне относились резко враждебно. Ненависть разгоралась еще и потому, что во дворце Лоренцо Великолепного жили два подростка, незаконные Медичи, которых воспитывали как будущих правителей города. “Какой позор падет на наши головы, если городом будет править даже не сам выродок, а его отродье!” – кричали флорентийцы. Это они так называли меня и моего любимого сына! Люблю ли я Флоренцию? Да, несмотря ни на что! Этот город принадлежал и, пока я жив, будет принадлежать Медичи. Для меня в те годы главным было вернуть в город и обеспечить место правителя Флоренции моему сыну Алессандро. Я имею на это право и не собираюсь обращать внимания на то, что флорентийцы считают меня человеком грубым и жадным».
Рука, украшенная перстнями, угрожающе сжалась в кулак.
«Боже мой, в какое время ты поставил меня своим наместником!» Мысли папы вернулись к страшным дням разграбления Рима, когда он оказался пленником Карла. В испанской армии было много наемников-лютеран. Они призывали уничтожить Климента VII в его логове, возмущались, что папская армия двинула свои силы против войск Карла как раз в тот момент, когда с востока надвигалась турецкая опасность. Папа, считали в народе, отдает христианский мир мусульманам на истребление. Испанцы требовали жестоко расправиться с ним. Главнокомандующий армией Георг Фрундсберг заявлял: «Когда я приду в Рим, то прежде всего повешу папу». Господь хранил своего избранника; Фрундсберга, ужасающегося недисциплинированности ландскнехтов, постиг апоплексический удар. Его банды ворвались в Рим. В тот день во всех церквах Вечного города били в набат.
И снова Климент VII содрогнулся, как в те окаянные дни, когда он вынужден был укрыться в замке Святого Ангела на долгое время от всего христианского мира! Каждый день вероломная армия, как поток разливаясь по Риму, одерживала все новые и новые победы. Началась грандиозная резня. Улицы представляли собою кровавые болота. Трупы тысячами бросали с моста в Тибр. Грудных детей сбрасывали с башен. Немецкие, испанские и итальянские отряды грабили, жгли, опустошали город, уничтожали священные произведения искусства, разбивали алтари, мраморные изваяния Девы Марии, пророков, святых. Статую Климента VII тоже выволокли на улицу и разбили.
В те дьявольские дни он не выходил из своей молельни, подавленный горем и стыдом, спрашивал себя, какой отчет он даст Богу за вверенное ему стадо. По городу на ослах разъезжали переодетые в кардинальскую одежду солдаты, как шуты они рядились перед замком Святого Ангела в папские одеяния и провозглашали Лютера новым папой.
«Что за преступление я совершил, о Господи, ответь!» – громко вопрошал он себя в те адские времена.
Когда же враги наконец ушли, оставив горы трупов и дымящиеся развалины, для него перемирие с Карлом стало неминуемой необходимостью. Папе пришлось отправиться в Болонью и короновать там ненавистного Карла, вдохновителя этого ужасного похода на Рим, императорской короной. Из Карла I он превратился в Карла V, у ног которого лежала Италия, и ему одинаково повиновались и Милан, и Неаполь. Племянник Лоренцо Великолепного, гордый флорентиец, он, превозмогая себя, перенес это унижение. А что оставалось делать? Смириться… Он пошел на компромисс, чтобы спасти свое стадо и обеспечить место правителя Флоренции своему сыну, правда, в ущерб Ипполито и Екатерине.