Заметив, что их беседа неприятна Генриху и раздражает его, Екатерина решила обратить течение разговора себе на пользу. Тихим, ласковым голосом она спросила:
– Как обстоят дела на войне? Как скоро ты вернешься?
Генрих сразу оживился:
– Последние новости хорошие. На проведение длительной осады Арля, Тараскона и Марселя обескровленная армия императора уже не способна. Испанцам не хватает продуктов и воды. Их падение – вопрос дней.
Екатерина поразилась: Генрих радовался не тому, что стал дофином, а своему отъезду на войну. Он разговорился, пробудился от меланхолии к действиям. В свои семнадцать лет он отличался необыкновенной силой и блестяще владел оружием, блистал спортивными подвигами и победами на турнирах, однако живой и дерзкий ум, необходимый наследнику короны в первую очередь, развивался в нем с трудом. Генрих был тугодумом, не отличался легкостью в рассуждениях, не был любознателен. Придя к какому-либо решению, почти всегда с чьей-либо помощью, он отстаивал его с редким упорством. В отличие от отца он не признавал никаких компромиссов. Если он кого-то любил, то надолго, если ненавидел, то навсегда. Екатерина догадалась, что Монморанси, как и Диана, подобрал ключи к его сердцу, вошел в доверие, стал ближайшим другом.
Словно в подтверждение ее мыслей, Генрих произнес:
– Я считаю себя учеником Монморанси и, пока я жив, всегда буду ему другом.
– Ты нашел друга столь же верного и надежного, как Диана? Они ведь ровесники? – Екатерина сразу же поняла, что сказала лишнее.
К ее удивлению, Генрих не рассердился, а лишь задумчиво посмотрел на жену и с горечью произнес:
– Тебе будет сейчас очень трудно. При дворе ходят нехорошие слухи.
– Какие? – испугалась Екатерина.
В тюрьме пытали Монтекукули. Под пытками он мог сказать все что угодно, все, что потребуют палачи.
– Многие уверены, что, если бы итальянцев не впустили в страну, дофин был бы жив.
– Анри, умоляю, что еще говорят? Скажи мне все.
– Многие считают тебя организатором убийства!.. Город полон слухов.
– Но ведь меня не было здесь!.. Я приехала только вчера!.. – не выдержала Екатерина.
– Для того чтобы организовать убийство, совсем не обязательно находиться рядом с жертвой, – беспристрастно заявил Генрих.
Екатерине казалось, что он смотрит на нее с отвращением. «О боже, неужели он верит лживым слухам?» – содрогнулась она.
Генрих подошел к ней, наклонился, заглянул в ее загадочные флорентийские глаза. Он не понимал ее. Она не отвела взгляд.
– Анри, я не имею никакого отношения к случившейся трагедии. Как и ты, я скорблю о потере Франциска. Он был так добр ко мне! Один из немногих!
– Пойми, ты и я, мы оба, – так считают почти все – выиграли от смерти моего любимого брата.
С трудом сохраняя спокойствие, понимая, что ей необходимо с достоинством выдержать эту пытку, Екатерина, чье детство было чередой потрясений, сдержанно спросила:
– Ты считаешь, что все против меня, а за меня никого?
– Диана, если вдруг возникнет необходимость, защитит тебя, пока я буду на войне. Она обещала мне.
– Благодарю за эти слова.
Она поняла, что выдержала это трудное испытание, которому подверг ее Генрих.
Впервые Екатерина захотела, чтобы ее любимый Анри поскорее уехал, подальше от сплетен и пересудов о ней, пока время не расставит все по своим местам.
Дворец в Лионе, нашпигованный интригами, где, не переставая, скрещивались чьи-то ненависть, любовь и интересы, подавлял Екатерину. Печальные дни траура сделали атмосферу во дворце особенно угнетающей. Король запретил танцы, игры, маскарады и все увеселительные зрелища, уединился и принимал только своих советников, докладывающих о последних новостях с полей сражений и о результатах допросов Монтекукули. Произошедшая трагедия не оторвала Франциска от продолжения борьбы с Карлом V. Изнывающие от скуки придворные дамы изощрялись в придумывании сплетен, козней и всяких небылиц.
Со дня приезда в Лион Екатерину разглядывали с вызывающим любопытством и осуждали с изощренными издевками.
О ней шептались, за ней следили, ее подозревали.
Екатерина старалась не покидать своих покоев и ограничилась лишь визитами к королеве Элеоноре. В эти траурные дни она подружилась с добродушной и сердечной королевой, сестрой заклятого врага короля Карла V. Их многое сближало, особенно в эти дни: обе говорили с легким акцентом, только одна с итальянским, другая с испанским, что делало и ту и другую чужими и непонятными при изысканном французском дворе; итальянка страдала от незаслуженной клеветы и неразделенной любви, испанка – от равнодушия мужа, который, как и Генрих, открыто выражал жене свое презрение, и страха за своих родственников. А главное, именно с королевой Екатерина могла поговорить о своем любимом Анри, который почитал и по-своему любил Элеонору. Она питала нежные чувства и к Генриху, и к безвременно ушедшему из жизни старшему пасынку. Ведь именно она приветила и обласкала пленных, брошенных на произвол судьбы детей, смягчала их наказания в испанской тюрьме. Объединенные взаимной привязанностью Екатерина и королева здесь, в Лионе, стали часто встречаться. От королевы Элеоноры Екатерина узнавала о последних новостях с полей сражений.