– Сколько и каких специалистов планируется принять?
– Стоимость оборудования? Можно ли взять напрокат?
– Какие криминальные структуры контролируют, район? Ваша система защиты от рэкета?
– Какова удаленность банка от метро, остановок автобуса, троллейбуса?
– А во что обойдется зарплата сотрудников?
– Расскажите о магистральных направлениях работы банка. На чем собираетесь зарабатывать? Что кредитовать? Какие дивиденды? Когда? Сколько будет стоить банковская лицензия? Официально, неофициально.
Вопросы откровенные, нелицеприятные, но что делать? Учредители должны знать, куда они вкладывают деньги. Если мы примем решение, разработкой деталей займутся наши спецы. Этот разговор – предварительный, прикидочный.
Наконец-то я ловлю утопленную где-то в потоке ощущений колючую мысль, смущающую меня, настораживающую.
Законодательная горячка. Один за другим в Верховном Совете принимаются пакеты документов, законопроектов. Их столько, что исполнительные власти потеряли ориентиры, страна запуталась в них. Но это – мина замедленного действия. Нужна юридическая защита. Как же я это упустил? Это же первое, что нужно было сделать. Кажется, я действительно устал.
Общество бурлило, рушился старый строй, ломались барьеры и запреты. Пока еще далеко до трагедии, но уже ощутимо в воздухе носился микроб распада Великого государства. Уже созрела могучая сила, которая выйдет на площади, расколет надвое Москву, Россию, и в противостоянии этих сил будут явно ощущаться пороховая гарь гражданской войны, которая здесь и там заполыхает по республикам бывшего СССР.
Но это будет потом, а пока эйфория свободы захлестывает страну, открыты границы, ломаются старые неповоротливые законы, и каждому из нас хочется верить, что наконец-то наступил долгожданный перелом и государство повернулось лицом к народу…
Ну что ж, по космическим законам происходит то, что и должно происходить. В калмыцкой степи говорят: свет рождается из тьмы. Рождается новая эпоха, и борьба старого и нового породит жертвы.
Трое суток напряжения. За трое суток два часа сна. Мозг переутомлен. Тело гудит и ноет. Отдых! Нужен отдых! Хотя бы короткий, хотя бы на час.
Белое здание аэропорта Шереметьево-2. Подходы к зданию забиты машинами. Чемоданы, иностранная речь, таможенный контроль, заполнение декларации. По радио объявляют посадку. В Париже, наверное, уже тепло.
Приехать бы туда туристом, без спешки, без суеты, погулять по Елисейским полям, побывать на Монмартре, посидеть за чашкой кофе в знаменитых парижских кафе… Спешка, спешка. Сколько раз я был в Париже – не помню. А что видел? Улицы из окна автомобиля, офисы, дорогу от аэропорта Орли до отеля и обратно. Вот и весь Париж.
Я сажусь в кресло. Трехчасовой перелет. Так. Полчаса, чтобы сосредоточиться, еще раз обдумать все варианты хода переговоров. Подробнее – на сложностях, которые могут возникнуть. Они обязательно возникнут. Сделать поправки на возможные ошибки. Проанализировать: что могло быть упущено?
Меня вызвали неожиданно, срочно. Это не сулит ничего приятного. Факс получен вчера днем. И вот я лечу к своему компаньону. Будущему компаньону. Мы оттянули капитал со всех подразделений, посадили их на голодный паек. Корпорация решила выкупить пакет акций французского предприятия. Эксперты, юристы проработали в деталях этот проект. Он слишком важен для нас. Корпорация выходит на международный рынок. И вдруг – этот вызов. Значит, возникли осложнения. Серьезные осложнения.
Итак, час на анализ ситуации, затем два часа, чтобы поспать. Расслабиться, дать передышку организму. Проснуться за полчаса до приземления, и еще один экспресс-анализ: вдруг что-то упущено…
Сквозь сон доносится голос стюардессы: «Леди и джентльмены, мы пролетаем над Копенгагеном». Копенгаген. Значит, в запасе еще больше часа. Еще семьдесят пять минут я могу не открывать глаза. Успею.
Я снова погружаюсь в плотный, убаюкивающий туман забытья. Плечи расслаблены, теперь ноги, позвоночник, руки наливаются тяжестью, веки тяжелеют. Все. Я ни о чем не думаю. Я абсолютно спокоен. Тело отдыхает Мозг успокаивается. Глубокий сон…
В этот приезд у меня наконец-то появляется несколько свободных часов. Деловая встреча перенесена на вечер. Весна. Я иду по столице Франции. Тонкий аромат.духов смешивается с запахом талого снега, прогорклыми автомобильными выхлопами. Я прохожу по мосту мимо целующейся совсем юной пары, мимо старого улыбающегося лоточника, торгующего значками, цепочками, старыми монетами, мимо туристов-англичан. Вот он, остров Сите. Ко мне медленно подплывает роскошная серая громадина Нотр-Дам.
Я покупаю билет, вхожу в здание, сажусь в третьем ряду, и сладкая медленная боль заполняет грудь. Сколько раз я мечтал побывать здесь! Во мне возникает предчувствие чуда. Душа сжимается в восторженном страхе. И чудо свершается.
Здесь, в соборе Парижской Богоматери, откуда-то сверху, как божественный дождь, обрушиваются на нас звуки органа. Светло и печально откликается душа, и плачет, и очищается. И тогда впервые в жизни ко мне приходит удивительное чувство могучего спокойствия, соразмерности «я» и пространства. И сердце ощущает Бога.
Буддист по мироощущению, рожденный на калмыцкой прокаленной земле, я смотрел на распятого Христа, и земное и бренное ушло в сторону, а душа заискрилась, наполняясь хрустальными звуками. И словно пришла и заново повторилась до деталей та давно забытая ночь в Элисте, когда я лежал на раскладушке в саду, глядя на ночное небо, и вдруг мне открылось нечто совершенно немыслимо огромное – Откровение Судьбы или Неба. А может быть, это был магический знак, который я по несовершенству своему не смог ни прочесть, ни понять.
Бывают такие мгновения в жизни человека. Наверное, потому и тянется его душа к храму, чтобы еще хоть раз прикоснуться к этому прозрачному ощущению, которому и названия-то нет.
Может быть, изначально, в утробе матери своей, ребенок впитывает этот свет, эту любовь, но, выпав в этот мир, он рвет божественную нить, и только душа, но не тело помнит и хранит эту святую искру. И не потому ли наша память живет сразу в трех временах: настоящем, прошедшем и будущем? Нас одинаково тревожат и воспоминания прошлого, и ощущения настоящего, и предчувствия будущего – не от этой ли искры? И не потому ли бывает иногда: жизнь вдруг замрет на бегу и нахлынет секундная, острая и невозможная тоска по той прошлой жизни, которой ты жил до своего перевоплощения?
А может, душа отзывается на немой крик гибнущего дерева, скорбь камня, тоску одинокого умирающего зверя?
Что было в начале бесконечных перерождений души моей – рождение или смерть? И что будет в конце – вдох или выдох Вселенной?
Старые калмыки говорят: «Перед смертью человек делает вдох, вбирая в себя Вселенную, и уходит по ту сторону жизни, унося Вселенную в себе».
Говорят, храмы всегда строили на скрещении магнитных полей земли, и эти энергетические родники очищали человека.
Мир жесток и суров, и законы, которые нами управляют, несовершенны и грубы. Сегодняшнему человеку необходимо покаяние, ибо только многократное духовное очищение возродит нас для будущей жизни. Одни называют это совестью, другие – чувством долга, третьи – Великим Моральным Законом, по которому должен идти человек, пролагая путь последующим поколениям.
Может быть, потому и распался Советский Союз, что, испугавшись, не прошли мы до конца мучительный и светлый путь покаяния и духовного очищения. А значит – распад великого государства на совести всех нас. Пронесли мы чашу сию мимо уст своих. Но спросится с нас по полной мере идущими за нами. И клеймо Иуды поставит на нас последующее поколение. Может быть, может быть.
Я часто думаю: пройдут годы, стремительно пролетит жизнь, и останутся последние десять минут перед смертью, а потом – вечность. И отойдет тогда все суетное, сиюминутное, переосмыслятся события и деяния. Не заплачет ли тогда душа от горестного раскаяния за дела наши? Не содрогнется ли от ужаса? Или с достоинством и спокойствием покинем мы этот мир, зная, что сделали все, что могли, и упрекнуть себя не в чем? За десять минут до смерти… Может быть, вся жизнь наша – это подготовка к этим десяти минутам?
Убить – дело двух недель
Восточные мудрецы говорили: «Семья разрушается, если она сама готова к разрушению, государство разрушается, если оно само готово к разрушению». Распался соцлагерь, распался СЭВ, Варшавский Договор, и это разрушение, как всегда, было скорым, сумбурным, непродуманным, безоглядным.