В принципе, Девятый съезд ничего не решил. Ельцин и Хасбулатов остались у власти. Было ясно: это только передышка, а главные бои – впереди.
В те дни в кулуарах Кремля ко мне подошел один из депутатов:
– Послушай, Кирсан. Мы ставим в Калмыкии своего человека, ты нам мешаешь. Не стой на пути, ноги обломаем. Ты понял?
– Как это – вы ставите? В Калмыкии триста пятьдесят тысяч. Это они выбирают, кого поставить президентом.
– А-а! – скривился он презрительно. – У меня одной охраны двадцать тысяч, мы вашу Калмыкию за одну ночь поставим на колени.
– А почему такой пристальный интерес к калмыкам? – спросил я у депутата.
– Да нужны мне твои калмыки… Нам нефть нужна. Газ. И мы их получим. Не советую тебе с нами конфликтовать.
Вот такой разговор состоялся в кулуарах Кремля с одним из депутатов Верховного Совета. И в тот момент я понял, что окончательно выигрываю: народ проголосует за мою программу. Иначе бы он не рискнул, этот депутат, так грубо, открыто давить на меня.
– Смотри, Кирсан, мы сделаем так, что тебя в наручниках увезут из Калмыкии, – на прощание предупредил он.
Съезд кончился, но в Москве меня задержали еще на несколько дней – по проверке моих коммерческих структур. Именно сейчас, именно в эти дни, когда шел предвыборный марафон. Случайно ли? И это еще раз подтверждало, что народ идет за моей программой.
Один из сотрудников МВД, входящих в группу проверки, признался мне:
– Да нам все ясно. Ничего за тобой нет. Мы бы давно закрыли проверку, но, понимаешь, давят. – И он выразительно посмотрел на потолок.
Да, я уверенно шел к победе на выборах. Из Калмыкии мне сообщили: группа депутатов потребовала перенести выборы на более поздний срок. Это говорило о том, что моим соперникам нужна отсрочка. Им не хватает голосов.
В первых числах апреля количество приватизируемых зданий, магазинов, складов возросло в двадцать раз. Номенклатура почувствовала, что ее дни сочтены, и тащила все, что можно было еще стащить в раздетой и разутой Калмыкии.
Еще в начале предвыборной борьбы ко мне приезжали фермеры, жаловались: начальство грозит, что если проголосуем за Илюмжинова, то не получим ни кормов, ни бензина, ни ссуды в банке. Что делать?
Теперь же начальство лихорадочно списывало, приватизировало, скупало за бесценок все, что можно было прибрать к рукам. Мизерность сумм, за которую скупалось народное добро, поражала.
Подъемный кран – 700 рублей, склад – 600, автомобиль «Волга» – 470 рублей. Я выступил по местному телевидению и предупредил: все, что незаконно прихвачено у народа, вернем обратно. Лучше верните сразу.
В ночь на одиннадцатое апреля многие горожане не спали. Подкатывали машины, сообщая вести из районов: со многими из них телефонная связь была прервана. Это – еще одна странность предвыборной борьбы. Ходили слухи об урнах с двойным дном, о подтасовках избирательных бюллетеней. По дороге на центральный избирательный участок неожиданно пропала урна с бюллетенями. Бросились искать. Звонили телефоны, сновали курьеры. В вестибюле штаба, в коридорах, на улице толпился народ. Не спали горожане, не спали многие приехавшие из районов, из сел, ожидали результатов корреспонденты, калмыки, приехавшие из-за рубежа.
В избиркоме шел подсчет голосов. Но, в принципе, уже было ясно: победа за моей программой.
Нервное напряжение этих дней спадало, и на тело наваливалась тяжесть.
Калмыкия первая в бывшем Советском Союзе сделала резкий поворот к капитализму. Шли последние часы, минуты советской власти.
Я сидел и думал о том, что предстоит сделать и какие ямы и рытвины готовит мне судьба на посту президента.
Белый дом – так называют в народе калмыцкий Дом правительства. К двенадцатому апреля он был полностью разграблен. Ковры, мебель, телефоны, даже стопки чистой бумаги – все было украдено. Счета министерств были пусты, сырье вывезено за пределы республики.
Так начинался первый день президентства. Еще шли поздравления из разных городов, стран СНГ, из-за рубежа. Позвонил Оппенгеймер, Филипп Моршан, пришла телеграмма от Дюпона, Чон Чжу Ена из Южной Кореи. А в коридорах Белого дома уже ожидали сотни людей, и у каждого была своя проблема: жилищная, финансовая, служебная…
Боль, горе, слезы, обиды широким потоком хлынули в мой кабинет. Одна проблема сменяла другую. Народу надо было высказаться, народ долго терпел. В народе появилась надежда на справедливость. И люди шли и шли до трех часов ночи.
Через несколько дней состоялась инаугурация. Поздравления от соседних республик, городов, деятелей трех религий, телеграммы.
Народ вышел на площади, на улицы. Народ ликовал. Это была его победа.
Калмыцкая мудрость гласит: «В степи перекрещиваются три бесконечности. Бесконечность степи, бесконечность неба и бесконечность души человеческой». Благодаря географическому положению на территории Калмыкии перекрещиваются три мощные ветви религии: христианская, буддийская и мусульманская.
Еще будучи во главе корпорации, я переводил многомиллионные средства в Калмыкию на строительство церквей, хурулов, помогал людям и священнослужителям, исповедующим ислам. И я был особенно рад, что представители этих религий поздравили меня с вступлением в должность и благословили меня на этот тяжкий путь.
Я родился в то время, когда в Калмыкии уже не существовало ни одного буддийского молельного дома. Все снесли, сожгли, взорвали. Лам и гелюнгов изгнали, сослали, расстреляли.
С утратой религиозной основы резко снизился духовный и моральный уровень калмыцкого народа. И весьма проблематичным стало его духовное возрождение. А без духовного возрождения нет будущего. Вот почему я вкладываю свои средства в храмы. Я хочу укрепить духовную основу моего народа, народов Калмыкии. На свои средства я построил в Калмыкии православную церковь, дал сто миллионов рублей на строительство калмыцкого хурула. Вскоре начнется строительство мусульманской мечети и католического костела. Калмыкия открыта для всех религий, проповедующих возрождение человеческого духа, добра, национальной и религиозной терпимости. Калмыкия хочет счастья для всех, независимо от национальности, вероисповедания, цвета кожи. В этом – великий моральный закон, завещанный нам предками. Закон неба один для всех. А религия – это разные главы одной великой священной книги Человечества. Я верю, наступит день, и эти главы наконец соединятся, и наступит благоденствие на Земле, и мир поселится в душе исстрадавшегося человека.
Никто неотделим от мира, от человечества, от Вселенной. Несчастье или счастье каждого из нас влияют на всех, живущих на Земле. Бог не имеет национальности.
В первые же дни я разогнал органы Советской власти, упразднил КГБ, приостановил приватизацию и назначил комиссию, которая должна была вернуть все, что незаконно было приватизировано бывшей номенклатурой. Распустил Верховный Совет из ста тридцати человек и образовал парламент из двадцати пяти. Из сорока министерств оставил четыре, создал департамент по делам религии при президенте. Мы отменили сорок шестую статью Конституции Калмыкии и церковь присоединили к государству.
Все это происходило без крови, без единого выстрела, мирным путем. Присоединение церкви к государству Патриарх всея Руси Алексий Второй назвал событием мирового значения.
Как я уже говорил, ко времени моего вступления в должность из Белого дома было вывезено, украдено все, что можно было украсть. Пришлось даже посылать за бумагой в ближайший магазин, чтобы напечатать первые указы.
Так мы начинали. Все свои автомобили, компьютеры, телефаксы и другую технику я передал республике: в Калмыкии не было бюджетных средств.
Известно, что политика – это концентрированное выражение экономики, но экономики в республике не было. Надо было срочно создавать систему экономических отношений, при которых работать плохо было бы невыгодно. Невыгодно не только для республики, но и для каждого. Калмыкия должна была стать огромной фирмой, с четкой структурой, где каждый на виду, где оплата строго соответствует вложенному труду, уму, таланту. В моей программе было записано: «Надо самим учиться зарабатывать на жизнь и соразмерять с кошельком свои аппетиты»; «Гарантом стабильности и безопасности могут быть только сытые граждане».