Я не принадлежал ни к одной коалиции, блоку, течению. Мне много раз говорили на съездах, сессиях Верховного Совета: давай к нам, Кирсан, за нами сила. Мы контролируем промышленные районы. Мы держим руку на пульсе. Я отвечал: группировки, течения, блоки возникают и рассыпаются, а Калмыкия была, есть и будет. Интересы Калмыкии не принадлежат ни одной группировке.
Потом Ельцин, смеясь, скажет: «Кирсан, гуляющий сам по себе».
Да, у Калмыкии был свой путь, путь объединения регионов, наций, путь прекращения развала страны, путь собирания государства. Путь умиротворения.
Мы объединили под своей крышей религии, предоставляем для мирных переговоров воюющим сторонам свою территорию, помогаем хлебом, продуктами разоренному войной населению. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы человек не убивал себе подобного. Я был уверен, что в противостоянии Ельцин – Хасбулатов можно найти компромисс, поэтому я пытался встретиться с Ельциным.
На Востоке есть легенда: к властителю пришел странствующий монах. Но придворные его не пустили. Наконец после долгих усилий, ублажив золотом слуг, монах попал во дворец. Он низко склонился перед визирями, а шаху кивнул небрежно.
– Монах, – возмутился шах, – властитель здесь я, а это только мои слуги. Ты ошибся.
– Нет, – ответил монах. – Я понял, кто главный во дворце. Здесь все решают визири. Ты же – только исполняешь решения.
Диктатура ближайшего окружения – страшная вещь.
К концу сентября Белый дом был уже оцеплен. Шли последние дни мира. Надо было что-то делать. Срочно, потому что неумолимо уходило время. Еще можно было предотвратить трагедию. С Председателем Президиума Верховного Совета Бурятии Л. Потаповым, Председателем исполкома Ленсовета В. Густовым, еще двумя главами администраций мы пошли к Белому дому. Полковники, стоявшие в оцеплении, пытались отговорить нас. Белый дом уже огородили колючей проволокой, и он напоминал возведенный в лагерной зоне дворец. Мы прошли внутрь здания, встретились с Руцким, Хасбулатовым. В зале заседаний шла сессия Верховного Совета. Я попросил слова, призвал народных депутатов проявить благоразумие, пойти на переговоры и решить этот конфликт непременно мирным путем. Я сказал, что мы не стоим на стороне ни Президента, ни Хасбулатова с Руцким, мы защищаем единство России. Сейчас главная задача – сохранить целостность Российской Федерации, не допустить кровопролития.
Это был глас вопиющего в пустыне. Не услышали. Не захотели услышать. У меня было ощущение, что вариант расстрела Белого дома никто всерьез не принимал. Конечно, об этом все говорили, этим пугали друг друга. Но в глубине души никто не верил в такой исход. Как будто шла игра: кто первым испугается, тот и проиграл.
И все говорили, говорили. Очень много красивых, правильных слов о долге, стране, народе, законности. Сколько мы их слышали за свою жизнь! Если бы эти слова подтверждались действиями! Если бы… Если бы действительно думали о судьбе России – кровь бы не пролилась. Нашли бы выход. Не знаю какой, но – бескровный.
«Сидение» в Белом доме продолжалось уже двенадцать дней. В здании находились больные, не было тепла, света, питались сухарями и сухим пайком. Двое суток машины Международного Красного Креста с лекарствами и продуктами стояли у оцепления. Их не пропускали. Почему?
Я связался по телефону-спутнику с Председателем Совета Министров России. Нужно прекратить блокаду, иначе это может вызвать провокации и с той, и с другой стороны. Любой алкоголик, психопат, у которого случайно окажется оружие, нажмет на спуск, и произойдет катастрофа.
Никакой реакции. Молчание. Ходили слухи, что Белый дом забит оружием. Чтобы убедиться, так ли это, мы решили сделать обход здания.
У наружного ограждения стояли добровольцы: казаки, пацифисты, коммунисты, фашисты, но без оружия. Оружие было у милиции, которая несла охрану внутри здания. Табельное оружие. Это нас немного успокоило. Трое суток я находился в Белом доме. Все это время пытался связаться с Ельциным, написал две записки – о том, что Хасбулатов и Руцкой готовы, по моему мнению, сесть за стол переговоров и что нужно скорее начать эти переговоры.
Это был шанс. Возможно, последний. Записки я передал в Кремль. Ответа не было. В эти дни к Белому дому подогнали машину с двумя рупорами. День и ночь крутилась дурацкая музыка, а в перерывах: «Сдавайте оружие, выходите. Вы – преступники!» Музыка и голос. Голос и музыка. Круглые сутки.
Массовый психоз все более нагнетался. Впоследствии болгарский академик Тодор Дичев, занимающийся аспектами психотропной войны и методами дезомбирования, напишет:
«…Белый дом должен был облучаться на подавление психики, максимально – во время заседаний Верховного Совета. Собиравшихся у стен цитадели угощали какими-то напитками, в которых, по моему мнению, содержались психотропные вещества. У многих были чрезмерно расширены зрачки. Кроме того, ни с того ни с сего поливальные машины, которых не было все лето, начали смывать осеннюю грязь с асфальта. Я полагаю, что в растворах цистерн также присутствовали психотропные вещества.
Некоторые газеты перепечатали выступление президента Калмыкии Кирсана Илюмжинова в правительстве республики. Прямая речь имеет свои правила, но если проследить текст, то психологи найдут там несовпадения и в определенных местах пропуски. Это есть не что иное, как кратковременные провалы в памяти, или, по-научному, – синкопальное состояние, что типично для людей, подвергшихся психотропному облучению. Так подтверждаются слова Илюмжинова о плохом самочувствии и «тяжести», которая навалилась на него во время пребывания в Белом доме…» (газ. «Интервью», № 2, 1993 г.).
Мы предприняли еще одно обращение к Ельцину, Хасбулатову, Руцкому от имени субъектов Федерации. Молчание. Все. Лимит времени был исчерпан. Я помню это ощущение своего бессилия и неотвратимости беды. Страшное ощущение. И – началось. Захват мэрии, бойня у телестудии «Останкино», осада Белого дома… Смерти, жертвы, кровь… И – кто виноват? Наверное, все мы, жители многонациональной, многомиллионной России. Мы все виноваты в этом. Мы могли остановить, но не остановили. Из-за равнодушного нейтралитета пролилась кровь, и эта кровь лежит виной на нас, россиянах. Во всяком случае, я с себя вины не снимаю.
После первой крови, первой смерти что-то нарушилось в сознании людей, в сознании народов России. Страна перешагнула через моральный, через религиозный запрет – не убий. И я понял: мы вступили в новую, страшную эпоху, расстрельную. Теперь все дозволено. Простите нас, дети наши. Что промолчали, просидели.
Сможем ли мы осознать все, что произошло в те дни? Не прикрываясь политическими лозунгами, а объективно осмысливая страшный, людоедский факт: человек убивал человека в центре России на глазах сотен миллионов людей.
Утром третьего октября в Елоховской церкви состоялся молебен о ненасильственном разрешении конфликта. Но небо было глухо к людям, отвернувшимся от него. Бич Божий поразил Москву, опустился на спину России…
Я смотрю на свою Золотую медаль Мира, на медаль Почетного гражданина, врученную мне в Париже, множество других медалей, наград и почетных званий и с ужасом думаю о своем маленьком сыне. Пройдет время, он вырастет и спросит: а что ты делал в то время, когда жгли дома и убивали турок-месхетинцев? Когда шла бойня в Приднестровье, в Карабахе? Получал медали Мира? Звание академика?
Что я отвечу ему? Что ответим мы им, идущим вслед за нами? Какую страну оставим мы своим детям? Государство, поделенное на секторы бандитскими группировками, полное жестокости, убийств, беззакония и нищеты? Как же они жить-то будут в таком государстве, дети наши?
Утром четвертого октября по Белому дому ударили танки. Москва умылась кровью. Все смешалось: правда, предательство и героизм. Нервозность, суматоха, сумбур, противоречивая информация, слухи. Гражданская война ломилась в двери. Теперь уже все депутаты, вся Россия понимала это. Тогда из занавески, сорванной в кабинете Валерия Зорькина, мы соорудили белый флаг и снова поехали к Белому дому. Теперь нас было человек десять, но по пути многие странным образом исчезли. В итоге остались Мы с Русланом Аушевым и еще один-два человека. Надо было вывести женщин и детей из здания. Вокруг Белого дома стояли толпы: кто-то поддерживал Белый дом, кто-то Ельцина. Но больше всего поразило меня многотысячное море зевак; многие пришли сюда с детьми: как же, людей убивают, интересно! В тысячу раз интереснее сказок про Колобка и Красную Шапочку. Смотрите, детки, учитесь убивать. Это совсем не страшно, даже забавно. Шарах из танка – и нету чьего-то папы!